Тут Густомесов как-то неопределенно махнул рукой и стал собираться.
— Пошли на передовую, на месте все уточним! А поспать вам, — тут он сожалеюще развел руками, — придется попозже... как-нибудь в другой раз!
В дверях Густомесов столкнулся с Машей Сеславиной и Скибой.
Он обрадованно протянул Маше руки:
— А, Белянка! Иди, иди сюда, воительница!
Маша усталым движением подобрала рукой выбившиеся из-под шапки пряди светлых волос, на которых блестели капельки растаявшего снега:
— Мы ходили с товарищем лейтенантом к нашим раненым на медпункт...
— Правильно делаете! — одобрительно сказал Густомесов. — А то есть такие командиры: убило или ранило солдата, отвезли его в госпиталь, командир о нем и забыл, только отметил в строевой записке: Иванов, Петров убиты, Сидоров ранен — и все! Даже к награде забывают представить! Оставшихся в строю награждают, а убитых и раненых, которые, быть может, на себе всю тяжесть боя вынесли, — нет! Сегодня же всех выбывших представить к наградам! А Подовинникова — к «Красному Знамени», кто с ним был — тоже! Ну, как живешь здесь, Маша? Не обижают тебя эти кавалеры, а?
— Ничего, товарищ подполковник, меня Иван Трофимович защищает! — ответила Маша.
— Шпагин, а помнишь, ты не хотел брать ее в роту! Война не для женщин — и так далее! И еще доказательства приводил: ругаться при ней нельзя... А? Как будто если он не выругается, так заболеет! Вот и хорошо — хоть по-человечески разговаривать научитесь!
Маша улыбнулась, но улыбка у нее была напряженная, вымученная: за день она изменилась, повзрослела.
— Смотрите же, Иван Трофимович, берегите девушку, одна она у вас! — уже с порога крикнул Густомесов.
ГЛАВА IX. ВЫСОТА 198,5
Д утра Шпагин не ложился, да и вряд ли кто в роте уснул в эту ночь. После того как он вернулся с передовой, ему надо было еще принять солдат, прибывших на пополнение, раздать им оружие, распределить по взводам, разобрать с офицерами задачу сегодняшнего боя, выслать разведку, сделать и предусмотреть еще десяток мелких, но очень важных дел, без которых рота не сможет успешно провести бой.
Закончив все эти дела, он присел и закурил папиросу, — не потому, что ему хотелось курить, а просто так, по привычке. Он сидел, облокотившись на стол, устало согнув спину, не замечая вкуса табака, и затуманенными тяжелыми глазами бездумно смотрел перед собой. Виски ломила тупая, ноющая боль, в ушах стоял непрерывный тонкий звон, похожий на зуд комариной стаи, неотвязно кружащейся над головой.
И тут он забылся в полудреме.
В избе по-прежнему было много людей, одни уходили на передовую, другие приходили обогреться и выкурить в тепле папироску. Они шумели, разговаривали, но Шпагин не осознавал смысла произносимого, до него доходил только ровный, негромкий гул и в то же время перед ним проносились обрывочные, смутные видения какой-то далекой, светлой жизни. Потом ему показалось, что к нему подходит Нина — тоже светлая, сияющая, неземная. Он хотел встать ей навстречу, но не смог: ноги были тяжелые, безвольные, словно чужие. Он удивился, как Нина оказалась здесь, но радость, что он видит ее, была такой огромной, что он забыл спросить, как она попала сюда. Нина кладет руку на голову и тихо гладит ему волосы.
— Ты устал, Коля, приляг, милый, усни, а я посижу около тебя.
Рука у нее теплая и мягкая, ее прикосновение обжигает его, и он дрожит от волнения.
— Нет, Ниночка, я не могу спать, мне надо сейчас идти, меня рота ждет: в три часа мы выступаем...
Нина смотрит на него, тихо улыбаясь.
— А ты совсем не изменился; такой же, какой был раньше...
Нет, дорогая, это только кажется, что я не изменился... Я тебе потом обо всем расскажу...
— А знаешь, Коля, в нашем саду уже яблони расцвели, и столько цвета на них, что сад словно осыпанный снегом стоит...
— Что ты, Ниночка, ведь сегодня только двадцать шестое ноября, — превозмогая сон, возражает Шпагин. Когда он открывает глаза, на его лице еще блуждает улыбка. Около пего стоит Скиба и тормошит за плечо.
Шпагин тряхнул головой, взглянул на пасы: он дремал не более пяти минут.
— Экая чепуха! Я, кажется, уснул!
Он позвонил в батальон, доложил адъютанту о готовности роты и приказал Ивлеву сматывать линию.
Темной вьюжной ночью пошел полк Густомесова в обход высоты 198,5, через кочковатое болото, поросшее мелким кривым сосняком, по давно заброшенной лесной тропе.