— По-о-о-дайте на еду-у!
Он не заметил ни снова загоревшейся лампы, ни сорвавшейся с ноги и оставшейся позади туфли, ни бьющего в лицо ветра. Дикий, первобытный ужас превратил человека в удирающего от рыси зайца, затуманил рассудок.
Сергей остановился лишь тогда, когда проклятый перекрёсток скрылся за поворотом. Пришлось потратить несколько минут, чтоб отдышаться, привести мысли в порядок. Постепенно приходило и осознание произошедшего. Он сбежал от… от простой бездомной. От старухи, которая не смогла бы и кирпич поднять. Как последний трусливый дурак. Должно быть, всего лишь нервы разыгрались от усталости.
Так говорил ему разум. Но что-то другое настойчиво шептало, что он поступил правильно. Что за личиной беспомощной старушки прятался кто-то совсем другой. Тот, кого не захочешь встретить вновь. Сергей не решился возвращаться за потерянной туфлей, а сразу пошёл к дому.
Дорога до не заняла много времени и вскоре он уже ввалился в сухой и светлый подъезд. Прежде чем вызывать лифт, он подошёл к батарее и с облегчением положил на неё руки: жар сразу расслабил озябшие пальцы, пустил волну тепла по ладоням. Образ старухи будто померк, отошёл на второй план, уступая место более приятным вещам.
Через несколько минут Сергей уже стоял напротив своей двери и копался в карманах, выискивая ключи. Обычно он звонил в звонок, чтобы дать Толику возможность самому открыть дверь, но не сейчас. Ему не терпелось поскорее сбросить промокшую одежду, высушить противно липшие к лицу волосы. В замке с тихим скрипом несколько раз повернулся ключ.
Квартира встретила его тем самым уютным светом, что бывает только дома. Придверный коврик, светлые обои, чистый пол… Едва переступив порог, он облегчённо вздохнул, стягивая осточертевшую куртку. Больше всего на свете хотелось залезть в горячую ванну и заснуть, но Толик и так провёл без отца почти весь свой день рождения. Уж ради него можно немного потерпеть.
— Милая, Толик, мама, — захлопнув дверь, прокричал Сергей. — Я пришёл, встречайте!
Он подождал минуту, две, но ни один звук не нарушил уютной тишины. В груди шевельнулась тревога, как тогда, в переходе.
— Что, про папу все уже забыли? — Скрывая напряжение, снова заговорил он?
И ничего. Тишина, никакой реакции. Он позвал второй раз, третий, четвёртый. В квартире всё так же царило молчание. Будто в этих стенах никто никогда и не жил. Дурное предчувствие крепло с каждой секундой.
«Они же могли просто уехать, » — промелькнуло в голове. Облегчение длилось не больше секунды: Сергей опустил глаза к коврику и увидел там обувь всех членов семьи; на вешалках рядом висели все пальто, куртки и дождевики. Нет, они были дома. И почему-то каждый из них хранил гробовое молчание.
Тогда он пошёл вперёд.
Быстро, с напускной уверенностью. Внутренний голос предупреждал его оставаться на месте, но он упрямо продолжал шаг за шагом переходить от одной комнаты к другой. Пусто, пусто, пусто… Мышцы на лице напряглись, когда он положил ладонь на холодный метал очередной ручки. Что-то внутри отчаянно вопило «Не входи, не нужно!». Сергей ненадолго заколебался, прислушиваясь к ощущениям. Сердце болело, напряжённо билось, готовое вот-вот разорваться. Он вздохнул. А в следующее мгновение распахнул дверь.
Он не сразу осознал, что увидел. Какая-то часть разума будто попытаюсь уберечь его, скрыть нечто под неразборчивой пеленой. Внутренний голос смущённо замолчал, не найдя что добавить. Там, в другом конце комнаты сидела… сидела мать Сергея. Мёртвая. Её кожа потемнела и бесформенной массой облегала череп, глаза сгнили, почти все волосы выпали, оставив лишь пару седых прядей. Сергей опустил взгляд ниже: под тканью платья отчётливо виднелись рёбра. Она напоминала узников концлагерей, над фотографиями которых когда-то плакала.
Сергей закрыл дверь. Молча, чуть подрагивающей рукой. В тот момент он ни о чём не думал, ничего не чувствовал. Казалось, что кто-то выжал из него все эмоции, заменив их бездонной пустотой. Он сделал один нетвёрдый шаг, затем второй. Осознание обрушилось на него неожиданно, оно подкосило ноги и едва не заставило упасть.
Всё тело затряслось, будто в рыданиях, но мужчина не издал ни звука. Лишь глухое, прерывистое дыхание вырывалось из его горла. Широко распахнутые глаза оставались сухими, рот то открывался, то закрывался в немом крике.
Кое-как собравшись, он пошёл… Нет, пополз в сторону кухни. Конечности почти не сгибались, мышцы не слушались. Мыслей, догадок всё ещё не было, только горе, отравлявшее грудь беспросветной чернотой. Но где-то на дне души ещё жила крохотная искорка надежды. И она толкала его вперёд. Достигнув порога, Сергей заставил себя подняться, опираясь о стену, и осмотрел кухню мутными глазами.