Нажал педаль, спустил в ведро.
Соня.
Первая телка, которую он узнавал по утрам. Припухшая ото сна, с полосками от подушки на щеке, она все равно не отличалась от своей вечерней версии. Часто, просыпаясь с какой-нибудь барышней, даже с самой дорогой, он долго соображал в каком месте и когда ему ее подменили. Укладывал-то в постель совсем другую...
Макс затушил окурок в пепельнице. Хлебнул из чашки крепкий эспрессо.
Впрочем, эта девчонка во многом была первой. С ней с первой он не использовал резинки, накачивая ее спермой до краев. Что противоречило его принципам. Ее первую он катал на байке, к которому раньше баб на пушечный выстрел не подпускал. Ее первую он смачно трахнул на нём же. Триумф распрощался с девственностью. И даже, казалось, рычать стал хищнее.
Ей первой он подогнал тачку. Ей первой он готов уже купить хату, чтобы не жила с мамой и не отчитывалась перед ней.
И самое невероятное: ей первой он рассказал о себе то, что не рассказывал собственной матери.
Если бы его люди заранее не пробили всю подноготную этой крали, он бы всерьёз задумался, а не засланная ли она птичка. Проверили до седьмого колена, прощупали - чисто, хоть женись. Никаких пятен в биографии, кроме Льва Арнольдыча. Но тут уж ничего не поделаешь. Макс давно смирился, хоть и осадочек ядовитый, был, чего скрывать. Тоже, кстати, впервые в жизни. Никогда раньше он не рефлексировал по поводу бывших пихарей девок, с которыми спал.
Она первая, кого Макс, до болезненной рези в яйцах, хотел иметь единолично. С тех самых пор, как впервые заглянул в глаза этой загнанной в угол лани, не отпускала навязчивая мысль насаживать ее раз за разом, до визга, до искр из глаз, чтобы билась в агонии, выкрикивая его имя. Только его!
Чертовка! Вело на неё, как прыщавого подростка. Хотел ее зверски, грязно, пошло, на полную катушку. И было не по себе от того, что никого больше на месте этой сучки не видел! И надо сказать, готов он к такому не был!
Под душ, что ли, ледяной встать?!
Вместо душа, Макс спустился на этаж с фитнес-залом. Бежал минут двадцать по беговой так, будто хотел догнать вчерашний день и успеть кое-что переиграть. Потом сделал пару заплывов в бассейн. «Дыхалка ни к черту, надо завязывать столько курить!»
На нервяке сигареты стали улетать из пачки в два раза быстрее. И все это напрягало сверх нормы. Потому что причина всему этому - она.
У него было такое же состояние лет пять назад, когда он вписался в тему, где риски потерять свободу были равны шансу утроить все активы. Очень похожее чувство он испытывал с того самого момента, как впервые попробовал эту девчонку.
И теперь она им вертит! Заставляет совершать какие-то странные, подчас сумасшедшие поступки.
Каких только эмоциональных бурь он не пережил за последний месяц!
Tакая красивая. До боли красивая, дерзкая и высокомерная сука.
С изумительной кожей, созданной для его зубов, с пухлыми губами, созданными для его имени, с волосами цвета его инферно, которые хочется то наматывать на рyку, то нежно перебирать пальцами каждую прядь.
Он! Он ее такой открыл. Для себя!
И она отважно пошла навстречу всем его желаниям. Хоть до сих пор и сопротивляется.
Острая с мягким. Обжигающе сладкая. Кружево с шипами. Как шоколад со вкусом жизни. Простая, как чёрное на белом. Сложная, как молитва под рок. Бриз со штормом. Как медленно вверх и потом стремительно вниз. Как его тайный крик о помощи. Как дурь в нотах. Как пальцами по струнам. Как секс посреди конца света. Как правдивая ложь. Как до и после…
Моронский уехал из дома голодный и злой. И заранее знал, что решать проблемы и закрывать рабочие вопросы в таком состоянии - это значит, как минимум, уволить с десяток сотрудников, попавших под его горячую руку.
В офисе особо стойкие научились гадать по его бороде. И если она, как сегодня, была чуть гуще и длиннее, чем обычно, они, словно мыши, разбегались по своим рабочим норам.
Бесполезно.
У Моронского фантомно зудела рука. Поэтому, досталось всему персоналу, а в его кабинет потянулся караван с отчетами.
Легче, однако, не стало, только разозлился ещё больше, вскрыв кучу серьёзных косяков у снабженцев.
Хотелось послать всех к черту и потребовать ее сюда, прямо на рабочий стол! На эти грёбаные бумажки!
Разложил бы, разорвал бы на ней белье, встал бы между ее широко раскинутых длинных ног и долбил бы глубоко, влажно, мощно до обоюдной потери сознания. Чтобы у Антонины в приемной перепонки лопнули от криков. И отпустило бы его сразу.