- Нравится? Хорошо я тебя трахаю, Соня?
- Даааа...
Макс снова вышел. Заменил член на большой палец. Скользнул им в нее, поиграл с клитором, размазывая обильно выступившую смазку по всему пирожку. Соня заметно расслабилась, по телу ее прокатилась сладкая дрожь. А Макс воспользовавшись этим, неожиданно быстро проник пальцем в попку. И сразу членом в киску.
Соня охнула.
- Вот так, детка. Я буду трахать тебя везде. И там тоже. Такая узкая, что даже жаль. Но ничего, скоро распробуешь...
Он толкался в неё членом, ритмично проникая пальцем в задницу и Соню била крупная дрожь. Такая отзывчивая. Такая податливая. Как воск плавится в его руках. Лепи, что хочешь.
- Быть моей послушной девочкой - значит делать все, как я скажу, Соня!
- А если... я не буду делать, - сдавленно проговорила Соня, продолжая подмахивать Максу в такт и всхлипывая при каждом столкновении их бёдер.
- Накажу! - отрезал он и снова звонко опустил ладонь на румяную ягодицу, потянул ее за волосы на себя. Члену стало теснее. Соня сжималась в предоргазменных судорогах. Движения Макса стали чётче, размереннее и глубже.
Да, давай, сладкая, кончай, кричи!
Он дождался, когда ее перестанет бить в экстазе и вышел. Выстрелил тугой струей ей на круглый медовый зад. Снова вошёл в неё, медленно двигаясь во влажной горячей плоти вперёд и назад, упоительно, сладко. Соня ещё раз вся сжалась и выгнулась с протяжным стоном.
Охуительно страстная девочка! Его девочка!
- It’s a man’s world, baby! - шепнул он ей на ухо и покинул сладкое место.
Ну, посмотрим, дошла до неё суть ее роли, или придётся объяснить ещё раз и с применением более грубых методов.
- Даю тебе время до конца месяца, - он развернул ее к себе, впечатал в себя, нырнув в море виски ее глаз, пьянея, - ты уволишься из своего офиса. Ты теперь работаешь на меня! Я хочу построить дом себе. Будешь рисовать мне его. До тех пор, пока мне не понравится. Зарплату позже обсудим. Не обижу.
Рот открыла. Глазки бегают. Сначала бледная стала, а потом щеки - красными. Не ожидала такого расклада?
- Это не все... - Макс помолчал, подбирая слова поубедительней, - Собирай вещи. Две недели тебе хватит, надеюсь?
- З... за... чем...?
- Ты съезжаешь из своей хрущебы. Будешь жить там, где я скажу!
Глава 41 (часть 1)
я хочу снять с тебя это платье,
а потом истомить из тебя всю грусть.
одни поцелуи, одни объятия.
и чтобы взглядом, будто проклятие,
с улыбкой шептала
-пусть.
я хочу мучить тебя, тревожить,
чтобы внутри все горело огнём,
самое дикое преумножить,
чтобы все казалось кошмарным сном.
медленно, жадно трогать повсюду,
по твоим грешным и сладким местам.
ты без сомнения ответишь: «буду»,
обернёшься и вот он я,
где-то там.
У всегда собранной, ответственной и серьёзной Сони возникла проблема.
С концентрацией.
Любое дело, которым она пробовала заниматься, спотыкалось о флешбеки и катилось кубарём к нулевой отметке.
Утром упустила кофе на плиту. На зубную щётку выдавила крем для рук. Юбку надела наизнанку. Хорошо, Мама вовремя заметила и поймала уже на пороге. А то б так и пришла в офис. На потеху коллегам.
На работе едва не отправила проект на утверждение не тому клиенту. Ходила и спотыкалась почти на каждом шагу. К обеду рассеянность стала угрожать не только физическому здоровью, но и репутации, когда Соня чуть не проигнорировала гендерные указатели на дверях туалета.
А все потому, что после бурных выходных у неё болело все тело! И совершенно отсутствовала голова! Будто ее трамвай переехал, а не в постели с Моронским она провела эти два дня!
В постели с Моронским. Звучит, как название триллера. Да, оно так и есть! Соня, как из военного плена вернулась в воскресенье вечером. Вся насквозь пропитанная его запахом. Даже маму, кажется, ударной волной задело.
А сегодня у неё болели бедра. Потому что никогда раньше Соне не приходилось так долго держать их широко разведёнными. Ныли руки, потому что она очень долго на них опиралась, саднило колени и ягодицы, потому что... о Боже, лучше не вспоминать. Грудь стала такой чувствительной, что она не смогла надеть лифчик под свободную хлопковую рубашку. С длинными рукавами, потому что все руки от кисти до локтя были в синяках. И воротник пришлось поднять, потому что шея, плечи и грудь... нет, лучше не вспоминать.
А как не вспоминать, если каждое движение «истерзанного» тела перекликалось с памятью. И она сама подкидывала сознанию картинки, от которых разгорался жар во всем теле. Не помогла бы даже ванна со льдом, чтобы остудить жгучий стыд со вкусом запретного, тайного желания повторить!