Молодец и впрямь оказался несколько зеленоватым. То ли на него так подействовало длительное пребывание в жабьем обличье, то ли виноват в этом был Лаврентий, в припадке ревности едва не утопивший несчастного паренька в омуте. Откачивали беднягу всем миром, после чего долго отогревали и отпаивали Катериниными зельями. Заплаканная Оксана все это время бегала вокруг, беззвучно причитала и мешалась абсолютно всем, пока сердобольный Семен не примотал ее собственным хвостом к дереву, предварительно вылив девушке в рот содержимое особенно подозрительного пузырька.
- Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, – продекламировал бес в ответ на удивленный взгляд Людмилы. Не иначе, опять ходил к Гертруде за тефтелями и просвещением.
- Бедненький, за что ж тебя так, – приговаривала Катерина, поглаживая чудом спасенного паренька по мокрым волосам. К Оксаниному жениху почти вернулся естественный оттенок, но теперь его мучила жестокая икота. Домовой с лешим, пошушукавшись, предложили напугать парня, но нарвались на гневную тираду Катерины и были с позором изгнаны с поляны.
- Я... ик!. думал... ик!.. что теперь всю... ик!.. жизнь ква... ик!.. ква... – с мукой во взоре рассказывал спасенный под дружный хор сочувственных охов и ахов. – А она... ик!.. она...
- А она почему-то молчит до сих пор, – задумчиво произнесла Людмила, разглядывая осоловевшую после зелья Оксану. – Слышь, касатик...
- Тарас, – представился юноша, мужественно подавив очередное "ик!".
- Так вот, Тарас, она у тебя и раньше немая была?
- Да н-нет... Наоборот... ик!
- Угу, – кивнула своим мыслям кикимора. – Эй, Семен! Семе-ен! Да отпусти ты девку, хорош тискать. Сгоняй-ка к дальнему затону за Фросей.
- Люсенька, ну зачем еще... – недовольно проворчал бес, удобно устраиваясь щекой на девичьем бедре. – Оно ж так даже лучше. Пилить не будет, кричать не будет...
Увесистый пинок продемонстрировал ему, что молчащая женщина тоже может представлять опасность. Потерев ушибленный зад, бес обиженно зыркнул на Людмилу и отправился выполнять поручение.
Бабка Фрося соизволила явиться лишь спустя пару часов, когда на небе уже зажглись первые звезды. К тому времени немного успокоившийся и отогревший Тарас перебрался к Оксане, да так и уснул с ней обнимку в корнях старого дуба. Тихий шелест листвы и впрямь звучал убаюкивающе и умиротворяюще. Даже Агафья с Дуняшей прикусили свои злые язычки и теперь тихо кружили в темной воде рядом с пригорюнившимся Лаврентием. Завядшие венки уныло свисали с зеленых косм, придавая водяному крайне несчастный вид.
- Ну вот ты глянь, а? – шепотом возмутилась Фрося, кивнув в сторону племянника. – Еще один. У-у, сейчас как заколдую обратно!
- Не надо, – Людмила перехватила уже занесенную руку. – Пусть уходят. Она ж не виновата, что племянники у тебя...
- Придурки, – вздохнув, повторила старая кикимора. – Это да, сами виноваты.
- Она, вон, и так еще не до конца расколдована. Говорить не может.
- Да ладно! – удивилась Фрося. – Может, разбудим и еще разок проверим?
- Не надо, – предостерегающе шикнула Людмила. Она догадывалась, что может устроить даже немая Оксана при виде принесшей ей столько бед болотницы, но убеждаться в своих догадках не хотела. – А так ты проверить не можешь?
- Обижаешь, – возмутилась Фрося. – А ну-ка, ну-ка...
Звонко запищали вспугнутые комары, тревожно зашумела могучая крона, заорала в ветвях потревоженная птица. Двое людей под деревом заворочались во сне, но потом лишь крепче прижались друг к другу и продолжили сладко посапывать.
- Мда, – после долгой паузы произнесла кикимора. – И впрямь не до конца. А почему?
- Это ты у меня спрашиваешь? – поразилась Людмила.
- А потому что "теория, мой друг, суха, но зеленеет жизни древо", – обведя широким жестом поляну, процитировала Фрося. – В смысле, в теории-то одно должно было получиться, а на практике что-то не заладилось. Ну, это дело поправимое...
- Опять Гертруда со своими книжками? – догадалась Людмила.
- Какие книжки, о чем ты? – отмахнулась старуха. – Вот гостил как-то у меня на болотах один немец, вот, я тебе скажу, голова...
- Ладно, колдуй уж...
Над рекой тоскливо кричала выпь. Душераздирающие звуки разносились на много верст вокруг, пугая случайных путников, встретивших ночь в дороге. Нечисти, обычно бодрствовавшей в это время, крикливая птица досаждала не слишком, но именно сегодня ее вопли порядком раздражали прилегшую на лугу под звездами Людмилу. За минувшую неделю она так набегалась, что не отказалась бы вздремнуть ночку-другую. Тем более теперь, весной, когда от земли и воды еще веет холодом, но воздух над ними теплый. Когда начинают зацветать ландыши и клевер, когда все вокруг зеленеет и радуется пока еще ласковому солнцу, когда небо по ночам становится по-настоящему черным, и оттого кажется, что звезд на нем больше, чем всегда...
- Люсь, а Люсь? – развалившийся рядом Семен сладко почесал пузо и повернулся на бок. – А на кой оно тебе надо было?
- Что именно? – холодно уточнила вырванная из мечтательной задумчивости кикимора.
- Ну, дуреху эту спасать. Утопил бы ее Лавруша, да и дело с концом. И ему радость, и тебе меньше хлопот. Ладно еще Егор. Или Катька, она все же человек, хоть и наша... А ты-то кикимора, злая нечисть. Тебе с людьми дружить не положено.
- А разве я с ней дружила? Так, помогла немножко... Лавруша свое еще возьмет, у него каждый год по новой невесте, а то и не по одной.
– Угу, только Дунька с Агашкей всех разгоняют, – усмехнулся бес, перекинув травинку из одного уголка рта в другой.
- Слушай, Сем, а что с той русалкой из книжки приключилось-то? – вдруг вспомнила Людмила. – Вышла она замуж?
- Не. Померла, – зевнув, сообщил Семен. – Все в этих заграничных сказках шиворот-навыворот. Не то что у нас...
- И не говори... Жалко.
- Люсь?
- М?
- А вот скажу я тебе, на кой. Потому что хорошая ты баба, Люсь. Добрая. Прям как я. Хоть и вредная, – сдавленно добавил бес, потирая бок, в который секундой ранее врезался острый локоть кикиморы. – Кстати, у кого там у нас следующий день рождения?
- Даже не вздумай, – угрожающе предупредила Людмила, уже зная, что ее не послушают.
- Вздумаю, еще как вздумаю, – предусмотрительно отодвинувшись подальше, пообещал Семен. – Ради такого дела я уж точно заранее приготовлюсь.
Отмахнувшись от ехидно ржущего беса, Людмила запрокинула голову и стала считать звезды. На душе было хорошо, и если бы не две скотины – одна орущая, другая рогатая – жизнь смело можно было бы назвать прекрасной.