— А что не жалко? Лучше уж водку, — возразил дядя Жора.
Коля налил стакан доверху и передал Ирке.
— На, отдай.
А потом громко сказал Татошке:
— Смотри не разлей, как в тот раз. Слышишь ты, собака? Разольёшь, тварь… — Коля показал Татошке здоровый кулак.
Татошка мелко закивал. В ожидании стакана руки у него затряслись.
— Ну, за успешный бизнес! — произнёс дядя Жора.
Все чокнулись и выпили. С Татошкой не чокались. Он в своём углу, сглотнув слюну, поднёс дрожащими руками стакан ко рту и начал жадно пить. Быстро, большими глотками, не отрываясь. Как будто его мучила жажда, а в стакане была вода. Допил до дна и протянул стакан, благодарно тряся головой. Ирка забрала стакан, и Татошка счастливо привалился спиной к стене. Мир стал поворачиваться куда-то налево и вниз и никак не мог остановиться. Только стены были надёжной опорой.
Ему стало безразлично, что происходит вокруг и о чём говорят. Сквозь блаженно замутнённое сознание до него доносились только малопонятные звуки:
— Сколько можно эту тварь водкой поить?
— Это теперь от тебя зависит.
— Ага, сейчас, от меня!
— Ну не наркоту же ему давать!
— Коль, а что ты сопротивляешься, тебе же не впервой?
— Пошла ты, крайнего из меня решила сделать?!
— Короче, надо с этим что-то решать.
— Может, его просто на улицу выставить?
— Ну да, а он там водку пить перестанет и в себя придёт…
— Короче, мокруха — дело серьёзное. Но как-то решить этот вопрос мы должны. И уже сейчас, сегодня!..
Звуки всё более путались, сливались друг с другом, всё более походили на курлыканье за окном. Грязной, давно не мытой рукой Татоша поскрёб бороду. Чёртовы блохи, кажется, тоже держали его за собаку.
Потом он закрыл лицо рукой. Ему вдруг стало себя жалко. Стало обидно, что сделали из него собаку, дрессируют его и кидают ему кости, вместо того, чтобы покормить по-человечески.
Татоша всхлипнул… Тс-с! Тихо! Нельзя! А то Коля опять подойдёт и будет спрашивать, чем он недоволен, тварь неблагодарная. И начнёт бить. Больно бить. Коля это умел. И любил. Только последнее время брезговал.
А ведь он не всегда был таким, не всегда сидел в этом углу! Была у него когда-то и другая жизнь, совсем другая. И, вроде, не так давно, а почти вся она забылась, прошла без возврата!
Татоша убрал руку от лица, откинул голову, закрыл мокрые от пьяных слёз глаза. Мир продолжал поворачиваться, но уже не так быстро.
Он попытался припомнить свою прошлую жизнь, но вместо этого вспомнил, как его били. Коля был специалистом в этом деле. Бил и давал водку. А Татоша её не любил, отказывался. И его били.
И ещё приходил участковый. Кажется, его соседи вызвали. Посмотрел на пьяного, грязного Татошу и ушёл.
А до этого, когда он ещё был Антоном, он убежал. Но его нашли, вернули, избили и с тех пор уже из этого угла, с этой табуретки никуда не выпускали. Он оброс, завшивел, завонял. И стал Татошей-бомжом. Стал есть объедки, пить водку и лебезить перед своими хозяевами.
А теперь вот он превращается в Татошку-собаку. А он и не против, если кости бросают и водку дают!
Татошка заулыбался беззубым ртом. Смешно придумали: дрессировать! Ему прямо захотелось завилять хвостом. Жаль, что хвоста нет.
А ещё раньше, до всего этого, был какой-то обман. Тот Антон знал, чувствовал обман, но безвольно отводил глаза, делал вид, что у него всё в порядке, что он всему верит. Потому что уже тогда рядом был Коля. А с другой стороны тётя Маша что-то втирала елейным голосом. А он всегда верил людям, доверял тому, что они говорят. Проще было верить. Все довольны, никто не ругается… Тогда он не понимал, что никуда от них ему уже не деться. И не возражал, не сопротивлялся. Потому что уже испугался о чём-нибудь догадаться.
…Эх, и зачем он сюда этого Колю впустил?! А как было не впустить, если здесь уже были тётя Маша и дядя Жора? Откармливали Антона домашней снедью, он и разомлел. А вот теперь ест обглоданные кости, живёт на табуретке и готов при этом вилять хвостом.
Табуретка эта, кстати, стояла здесь и в той, прежней жизни. И он тогда ещё любил на ней посидеть. А теперь это его ПМЖ. Он на ней ест, он на ней спит…
Эх, не надо было, наверное, и дядю Жору с тётей Машей пускать. Только как об этом можно было тогда догадаться?..
Вокруг всегда было много родственников. Их вообще было как-то очень много, всех и не упомнишь. Но у Антона со всеми были хорошие отношения, даже с самыми неуживчивыми. Антон догадывался, что это было, можно сказать, за его счёт. Но, в конце концов, что может быть важнее хороших отношений со своими близкими? И Антон шёл на любые жертвы, лишь бы вокруг был мир. Может быть именно поэтому он себя гораздо лучше чувствовал в одиночестве? Когда он оставался один, ему не нужно было подстраиваться под других, перед кем-то объясняться или делиться своими планами. Он был свободен, он мог делать всё, что хотел, всё, что сам считал нужным и необходимым. Он мог жить так, как ему было удобно. Мог мечтать о своём будущем, мог спокойно учиться… Учиться предстояло ещё долго, второй курс только начинался.