— Объяснись, Асмодей, — сурово потребовал Вилькес.
Внезапно кто-то осмелился распахнуть двери. Ужаснейший удар ногой старинное дерево еле выдержало. В проеме, впереди всех учеников, стоял Больри. Его ноздри трепетали от гнева, а кулаки были сжаты.
Он влетел в зал.
— Ты безбашенный придурок! Что ты вытворил сегодня, а? Кастиль моя троюродная сестра, а ты буквально опозорил ее на глазах всей Академии.
Он был готов налететь на сидящего в кресле парня, но рука Вилькеса остановила его со словами:
— Сначала мы.
— Черт возьми, ведете себя как переволновавшиеся девицы, — усмехнулся принц. — Больри, друг, если не хочешь опозорить свою сестренку, лучше не ори при ВСЕЙ АКАДЕМИИ, что я ее опозорил.
Гневно обернувшись, одним взглядом Больри ударил по дверям так, что они захлопнулись. Несчастные взвизгнули и заскрипели. Учеников, которые пытались хоть что-то уловить, становилось все больше.
— Зачем тебе Лилайла? Ты на ней повернулся, что ли? У тебя есть невеста, опомнись наконец! Тем более всем и так понятно, что ей на тебя глубоко плевать. Один ты этого не замечаешь! — еле дыша, орал он.
— Ты поставил Кастиль под удар, год назад вы заключили помолвку. Ты хоть на секунду задумался о том, что делаешь? — стиснув зубы, говорил Лайлэн, выставив кулак на стол, их разделявший.
— А ты так бесишься, потому что я буквально из под носа увел у тебя любимую?
Все замолчали. Зал окутала гнетущая тишина, только часы где-то на стене едва заметно продолжали тикать.
— Знаете что забавно? — продолжил он. — Ты, Больри, видимо больше беспокоишься за Лилайлу, а ты, Лайлэн, за Кастиль.
И тут в зал, словно услышав свое имя, ворвалась Кастиль. Она взорвала напряжение, воцарившееся, гнетующее. Испуганное лицо, изможденное тревогой, взглянуло на собравшихся и остановилось на Асмодее. На ресницах выступили слезы, но девушка смахнула их и закричала обвинительно, дерзко:
— ТЫ ДОЛЖЕН ПОГОВОРИТЬ СО МНОЙ! СЕЙЧАС ЖЕ!
На миг во взгляде Короля промелькнула жалость, которая прошлась кнутом по гордыне принцессы. Девушка не заметила растерянные лица других, она была поглощена горем.
— Хорошо, что ты сама пришла, — сказал он. — Член твоего рода здесь, так что я могу сделать то, что хочу. — Асмодей перебросил взгляд на Больри и девушка сжалась от ужасного предчувствия. — Я расторгаю помолвку.
Слова слетели с губ грубо, без малейшего сожаления или сомнения. Асмодей хотел вырвать все надежды с корнем. Кастиль рухнула на пол, уставившись на него во все глаза, не веря, ошарашено. К ней ринулись все, кроме него.
Толпа, хранившая молчание, дабы их не заметили, заткнулась в изумлении. Где-то из нее протолкнулась Сифона. Рыженькая подруга подбежала к упавшей принцессе и обхватила ее плечи руками. Полились слова утешения.
— А ты, — обратился Асмодей к Лайлэну. — Долго будешь еще ждать? Ты сам виноват, что молчал. Я предоставил тебе тогда сотню попыток. Я никогда не любил ее, и ты это знал, но все равно позволил мне заключить помолвку.
Всеобщий шок. Сам Лайлэн с ужасом уставился на бывшего друга. Прилюдно он раскрыл тайну, которая, по предположениям холодного принца, принадлежала ему одному. Он и подумать не мог, что Асмодей догадывается. Он бы рассмеялся любому в лицо, кто предположил бы такое.
— Я ее и пальцем не трогал, — надменно бросил Асмодей, собираясь покинуть зал библиотеки. — Даю слово Короля.
Эхом слова пролетели по залу. Впервые им был признан титул, еще и на глазах толпы. Что бы это не значило… это значило многое.
Вилькес изумленный, не ведающий о тайне, растерянно глядел на брата, будто не мог поверить в то, что тому удалось такое скрыть. Больри, приподнявший троюродную сестру, тоже перебегал глазами от одного к другому. Сифона как будто не слышала их, занятая горем подруги.
Кастиль замерла, обнаружив светло-синие очи, горящие таким страхом и восхищением при взгляде на нее, что она удивилась, как не заметила этого раньше. Голова пошла кругом от двойного удара. Никогда она и думать не смела о других, с детства никого не замечала, и прямо под носом она проглядела чувства Лайлэна. Кастиль не находила, что сказать, хотя привычно ее одолевали тысячи слов.
Лайлэн вместе с выдохом растерял весь скопившийся гнев, злость, бешенство. Впервые в жизни его чувства были выставлены напоказ. Они с легкостью его парализовали еще и тем, что были полной неожиданностью. В слух он не признавался себе ни в чем подобном.
Обнажив белоснежную чарующую улыбку, Асмодей, взяв бразды правления, заявил, точно вспомнил, зачем пришел:
— Принцесса Лилайла останется здесь.