— Как же здесь хорошо, — кутаясь в свой старенький домашний кардиган, замираю у кухонного окна. Семен уже сладко спит, вдоволь наслушавшись дедушкиных сказок, а папа уже занял свой пост перед телевизором. — Мам, я тут подумала… Что если мы немного задержимся? Договорюсь с тренером в местной секции, чтобы Семен продолжал тренировки.
- Зачем ты спрашиваешь, если заранее знаешь, что мы будем только рады, — вытирая вымытую посуду вафельным полотенцем, отвечает она. — Тем более Миша совсем приуныл в четырех стенах. Думала, выйдет на пенсию и, наконец, выдохнет, а он ходит мрачнее тучи: ни на рыбалку, ни на посиделки с мужиками — никуда его не выгнать. Глядишь, хоть с Семкой улыбаться начнет.
— Да уж, Семен кого хочешь из депрессии вытащит.
— На себя намекаешь? — как всегда проявляет чудеса наблюдательности, за что награждается моего восхищенного взгляда и ползущей вверх брови. — Я же мать, от меня ничего не утаишь.
— Это точно, — спешу с ней согласиться и устраиваюсь на стуле. — Если бы ни он, я бы еще пару лет пролежала пластом на кровати. Знаешь, порою мне кажется, что он все-все понимает, просто вслух не говорит. Как посмотрит на меня своими глазищами, словно все мои мысли пред ним на ладони.
— Дети, они всегда все чувствуют. Так что пора бы тебе начинать улыбаться по-настоящему. Он уже давно раскусил, что веселье твое показное.
— Думаешь? Я бы что угодно сделала, лишь бы перестать ежесекундно прокручивать в своей голове наш разрыв… Я когда-то слышала, что развод с любимым тебе человеком подобен его смерти. Что ты начинаешь его оплакивать, словно его больше нет на этом свете. Думала глупости… — теребя золотистую пуговицу, говорю еле слышно. — А теперь поняла, что в этом есть доля истины. Вот он вроде ходит по тем же улицам, дышит, разговаривает… А вроде и нет его. Глупость какая… Я очень устала, мам. Устала настолько, что с трудом голову с подушки с утра поднимаю, — чувствуя, как она начинает гладить мои волосы, делюсь своим сокровенным. — Я так люблю его… Люблю настолько, что себя ненавижу за эту слабость. Ведь это глупо, неправильно! Он предал, ушел из семьи, а я только и делаю, что вспоминаю, какого это, быть с ним рядом.
— Вот еще. Что же плохого в любви? Ты ведь не машина, чтобы по щелчку отключать эмоции. Время все по местам расставит. А я всегда тебя выслушаю, — прижимая мою голову к своему животу, продолжает перебирать мои локоны. — Я даже готова печь тебе тортики каждый день, будешь стресс заедать, а то без слез и не взглянешь, — вызывая у меня улыбку, предлагает мне мама.
— Господи, как мне вас не хватало, — крепко обхватывая ее талию, не могу сдержать разрывающих душу эмоций. — Я ведь справлюсь со всем? Как думаешь?
— Даже не сомневаюсь. Тебе есть ради кого вставать по утрам. Да и свет клином на нем не сошелся, — спешит меня успокоить дорогой мне человек. — Выбирайся из своей скорлупы. Найди себе какое-нибудь занятие, встречайся с подругами и перестань себя мучить. Сделанного не воротишь, так что Бог им судья. С недавних пор я думаю, что лучше бы ты привела в этот дом небритого байкера.
— Это еще почему?
— Ну, мне было бы легче пережить ваш развод. Мне почему-то кажется, что все мотоциклисты ветреные, и этим бы я его оправдала, — смеется она, не выпуская из пальцев пряди моих волос.
— Вот еще… Уверена, и среди них найдутся серьезные мужчины, — не могу не улыбнуться.
Лежа в кровати, я впервые не плачу, чувствуя, что затянутый внутри узел немного ослабился, давая возможность вдыхать воздух полнее. И снится мне не сидящий в своем кабинете Андрей, о чем-то беседующий со своей любовницей, а стремительно мчащийся по ночным улицам незнакомый мужчина, в которого я крепко вцепляюсь пальцами, опасаясь слететь с байка. С возрастом понимаешь, что семья необходима не только для совместных праздников и безудержного веселья, но и для того, чтобы протягивать тебе руку помощи, когда твои колени содраны о холодную землю. Чтобы вот так, одним разговором, давать тебе пусть и призрачную, но надежду, что рано или поздно ты сумеешь перевернуть страницу. А родные в любую секунду прикроют тебя своими спинами…
В стенах родительского дома, где каждый уголок еще помнит мои детские проказы и отчаянное нежелание есть на завтрак овсяную кашу, каждый мельчайший осколок моего разбитого сердца, медленно, но верно, склеивается теплом и заботой семьи. Я чувствую, как на месте зияющей раны, где-то в районе груди, разрастается ощущение целостности, негативные мысли о бесцветном будущем постепенно сменяются манящими перспективами, открытыми перед каждой молодой женщиной. Нет, я не допускаю мысли о головокружительном романе, не собираюсь кидаться на первого встречного в стремлении поделиться с ним накопленной лаской, не планирую проводить вечера в ресторанах, ликуя от осознания собственной привлекательности. Я просто впустила в свою голову мысль, что завтра наступит новый день, на смену которому вновь придет вечер, темная ночь и очередное утро. Я составила план, небольшое пособие по возвращении к жизни. Простой тетрадный листочек, исписанный моим замысловатым почерком, придерживаясь которого я намерена перекроить свою жизнь до неузнаваемости. Больше никаких слез, никакой жалости и уныния. В меню — сдоба и шоколад, с помощью которых я намерена вернуть своему телу желанные изгибы. Уход супруга больно ударил по моему естеству, забрав шесть килограмм веса и сотни литров слез, которых бы мне хватило с лихвой до конца моих дней, не окажись Андрей бессовестным предателем. Далее, волосы. Когда я так усердно расчёсываю вьющиеся локоны перед зеркалом, услужливая память то и дело посылает мне картинки, как Медведев пропускал их сквозь пальцы в минуты, когда мы нежились в объятьях друг друга в нашей совместной спальне. Я твердо решила с ними расстаться. Состричь, перекрасить, выпрямить или сделать химическую завивку — все одно, лишь бы не видеть довольную улыбку Медведева перед глазами.