Шофер подкатил машину к самому забору, в тень, открыл одну дверцу и сейчас же погрузился в чтение какой-то книги — и тут он ничем не отличался от других водителей легковушек.
Алексей Иосифович начал свой неожиданный визит с осмотра ворот Иосуба.
Скорее это были царские врата, а не ворота. Железные, выкрашенные чуть ли не во все цвета радуги, они дразнили всех прохожих и проезжающих своим вызывающе-кричащим видом. Шеремет подергал за железное кольцо калитки и стал кричать:
— Гостей принимаешь, мош Иосуб?.. Ты где?
За высоченным забором и коваными воротами молчали.
— Капитан Иосуб!.. Ну, покажись же наконец!
Двор продолжал безмолвствовать. Мы стали подтягиваться на руках и сквозь заостренные зубья верхней решетки ворот заглядывать во двор мош Иосуба. Так, тыкаясь то в одну, то в другую сторону, мы наконец на одном из столбов обнаружили выразительную надпись: "3 в а н о к". Нетрудно было определить, что сделана эта надпись рукою самого хозяина. Мы же не догадались поискать ее сразу же по приезде, тогда бы нам не пришлось беспомощно топтаться возле ворот и карабкаться к их вершине, увенчанной грозными железными пиками. После того как мы нажали на кнопку этого "зван к а", послышалось хлопанье двери в самом доме. Засим появилась огромная лысина. Издали казалось, что Иосуб несет на голове маленькое блестящее корытце с белым вином.
— Кажется, турок сдает свою крепость! — засмеялся Шеремет. — Да ты поскорее, мош Иосуб!
— Иду, иду!.. Поясница что-то разломилась — не могу бежать! — ответствовал со двора Иосуб. Кажется, его в самом деле прихватил радикулит.
Ступал он по земле осторожно, а поясница у него была повязана толстым шерстяным кушаком. Иосуб Вырлан пригласил нас в дом. По лицу его было видно, что появление Шеремета не доставило ему большой радости.
— Ты еще не привел из леса свою бабку?
— Не хочет она идти сюда, товарищ секретарь!.. Она ведь сумасшедшая.
Кормится одними грибами-поганками, мухоморами, значит… Чокнутая малость, говорю…
— М-д-а-а… Небось трудно без бабы в твоих-то летах. Старость — не радость.
— Знамо, трудно, — согласился Иосуб. — Пожарные дела меня выматывают до смерти. Цельными днями мотаюсь по селу. Оставляю дом без присмотру…
— Дом, да… его нельзя оставлять без пригляду. Я слышал, что ты и погреб соорудил себе преотменный. Это правда?
— Какой там погреб!.. Так, землянка, погребица крохотная для соленьев.
Выкопал по-стариковски, как же без нее?!
— Землянка, говоришь? А обложена-то она у тебя камнем изнутри.
— А как же без камня, товарищ секретарь? Теперь все так…
— Ну да, конечно… А чего же ты нас держишь за воротами, не приглашаешь куда-нибудь в холодок?
— Ах да!.. А мне, дураку, показалось, что вы торопитесь!.. А так что ж, милости прошу, пожалуйте в тень, в холодок!
— Может, угостишь нас стаканчиком винца из старого погреба?
— Отчего не угостить? Угощу. Вино для людей существует. Другая живность его не употребляет. Только человек… Обождите малость. Сейчас сбегаю за ключами — и тогда…
Даже по спине удаляющегося Вырлана было видно, как не милы ему были эти непрошеные гостечки. Он шел за ключами, согнувшись в три погибели и воровски озираясь по сторонам.
— Теперь часа два будет искать ключи, — смеялся Шеремет.
Алексей Иосифович — кошмарный сон для жуликов. В других районах секретари меняются так часто, что не успевают приглядеться как следует к людям, выяснить, кто есть кто, где честный человек, а где с рыльцем в пушку.
Шеремет находился в числе трех райкомовских секретарей республики, которые бессменно работали на одном месте со времен войны. Он медленно продвигался по должностям. Перед тем как стать Первым, заведовал парткабинетом, затем был заведующим отделом агитации и пропаганды, потом секретарем по пропаганде. А с того момента, когда этот последний стал называться секретарем по идеологии, Шеремета начали постоянно выбирать первым секретарем райкома. По этой причине его хорошо знали в здешних местах не только взрослые, но и дети. Соответственно так же отлично знал и он их. Судя по всему, выше теперешней ступеньки ему уже не подняться. Между тем он шутил: смотрите, мол, я уже в Калараше, а он на целых пятьдесят километров ближе к Кишиневу. Похоже, однако, на то, что эта полсотня окажется для стареющего секретаря непреодолимой. Сдается мне, что и пенсионером он станет в Калараше. Грустно, конечно, но что поделаешь?.. У Шеремета уже два сына работают инженерами в Ленинграде. Один успел жениться. Подтянулись и младшие сыновья. Самый младший учится на последнем курсе Кишиневского университета.