— Только эти и остались, — жалостливо пояснял Иосуб, — чтобы было чем горло промочить. Нанюхаешься сажи по моему пожарному делу, вернешься с работы усталый как черт, в горле першит…
— Что же ты делаешь с большой деньгой, мош Иосуб? Не засаливаешь ли случаем? Или в кубышку прячешь?
— Какая там кубышка, товарищ секретарь?! — возопил Вырлан. — Аль вы забыли: у меня ведь есть сын, а у сына жена, дети, внуки мои, стало быть…
Неужели вы думаете, что сноха будет бесплатно стирать мою справу, убирать в доме?.. Таких дур сейчас днем с огнем не сыщешь. Ей подавай наличность!.. Да и у внуков каждый поцелуй на вес золота. Дед хоть из кожи вылезай, а покупай ему, внуку то есть, джинсы. Да обязательно американские, затертые до сияния!.. А за них надо отдать не меньше двухсот рубликов! А вы говорите — куда деваю!..
Но Шеремет вроде бы и не слышал жалобно-пылкой речи Иосуба.
— Ну и погребок! — говорил он с притворным удивлением. — Глянь на него хорошенько, Фрунзэ. Умели же эти древние греки строить! Теперь ясно, что тот французишка, который — изобрел в прошлом веке цемент, был просто заурядным воришкой — присвоил себе чужое открытие!.. Сколько же веков вашему погребу, мош Иосуб?
— Точно не скажу. Таким вот он достался нам от дедушки.
— А бутылки с испанским хересом тоже дедушка оставил? Те, что в нишах?
— Ну… н-е-е… како там!.. Ниши прорубили парни из киногруппы!..
— Я спрашиваю про бутылки с хересом.
— Какой херес, товарищ секретарь! Это бутылки со столярным клеем!
Бутафория это!.. Киношники расставили, чтобы все было как по правде!
Привезли их аж из Кишинева. Думаю скоро выбросить их, а в ниши положить кочаны капусты для хранения зимой. Не пропадать же такому хорошему месту даром. На кой хрен нужны мне бутылки с клеем!
— Мы, кажется, долгонько сидим в погребе. Как бы твой радикулит, мош Иосуб, не разыгрался сильнее! Он солнышка боится. Пойдемте-ка, братцы, наверх!..
Мош Иосуб молча смахивает песок с затычки бочонка. Деревянным молотком, каким обычно выпрямляют жесть на крыше, выбивает ее и через шланг выцеживает в графин янтарно-прозрачное, похожее на подсолнечное масло вино. Уши внимательно слушают, что там говорит Шеремет, а руки проворно работают.
Временами Иосуб что-то бормочет себе под нос. Затем с трудом выпрямляет свою радикулитную поясницу и, охнув от боли, медленно отходит с графином от бочонка. Всем своим видом старик говорит: верно, мол, слов нет, холодно в погребе, но иначе нельзя. В тепле вино не хранят.
— Хорошее вино само себя сохраняет и теплоты не боится, мош Иосуб. А вот смешанное с водичкой и сахаром, так то и чистого воздуха не переносит, сейчас же скисает. А уж о солнце и говорить нечего — боится твоя смесь его до смерти! Не возился бы ты, мош Иосуб, целыми днями и ночами со своими бочками, не было бы и радикулита! — говорит Шеремет как бы сочувствующе.
— А как вы думаете, товарищ секретарь, где я научился делать такое вино? — спрашивает вдруг осмелевший Вырлан.
— Где же, если не секрет?
— На винпункте — вот где! — выпалил пожарный надзиратель.
— Ну, это ты зря, мош Иосуб! Зачем же такой поклеп? Насколько я знаю, на наших винпунктах не пользуются подслащенной водицей и не добавляют в сусло дрожжей, чтобы получить марочный "штапель"!
— О-о-о! Вижу, вы ничего не знаете, товарищ секретарь! Если виноделы видят, что в дождливую осень виноград не добрал сахару, они привозят его на вин-пункт тоннами! Везут на грузовиках! Кого угодно спросите, и они подтвердят мои слова!
Мош Иосуб перешел в атаку. Как ни пинал его Шеремет, а старик падал на ноги, словно брошенный с крыши на землю кот. В беседке он разлил вино по стаканам. Алексей Иосифович свой стакан поставил на краешек стола, где было солнечное пятно.
— Не ставьте его на солнце, товарищ секретарь! — встревожился хозяин беседки.
— Я хочу, чтобы вино подогрелось немного. Мои зубы не выносят холодного.
— Ну что ж, подогревайте, пожалуйста!
— А оно не почернеет, мош Иосуб? — Нет. Не почернеет.
— Меня, значит, угощаешь настоящим вином?
— Я, товарищ секретарь, знаю, кого и чем угощать!.. Согревайте свой стаканчик, а я пойду и принесу какой ни то закуски…
Завершив угощение, Иосуб Вырлан вытащил из-за пазухи (не носил ли он их там всегда?) свои старинные бумаги и передал в руки Алексея Иосифовича Мы разложили их на столе и принялись вместе расшифровывать, По гербовой бумаге, по аккуратному писарскому почерку, по печатям, по подписям с закрученными хвостиками, какие делаются на кредитных билетах, то есть на бумажных деньгах, — по всему этому было видно, что документы подлинные.