Старик кричал так громко, что всполошил чуть ли не все село. Несколько баб уже приникло к забору Никэ.
— Что случилось? — спросила одна из них, — Ничего не случилось. Старику нашему не нравятся девушки в брюках.
— А кому они нравятся, разве что нынешним модницам! — отозвалась за забором Ирина, жена Георгия Негарэ. — С ума, видно, все посходили!
— Тоненьким да стройненьким они еще идут, брючки… А вот когда толстая и жирная, как хрюшка, натянет на себя штаны, глядеть тошно!..
Выставит на потеху мужикам свою преогромную, простите, задницу, хоть стой, хоть падай, ей-богу! — поддерживает Ирину Анцка, супруга Василе Суфлецелу.
Никэ, чтобы быть подальше от греха, нырнул в свою финскую сауну и дал волю смеху. — Здесь он показывал для меня некий спектакль, изображая поочередно то Анику, то Ирину, жену Георгия Негарэ, показывая, как она била поклоны в монастыре, замаливая свой грех, совершенный с мош Патрикеем, дедушкиным братом. Затем Никэ вдруг прекратил свое лицедейство, умолк, приложив палец к губам:
— Тсс… Это они, кажется, и за тебя взялись, промывают твои косточки.
Я приоткрыл дверь бани: любопытно все же узнать, что они там судачат про меня. От деревенских сплетниц можно наслушаться всякого. Но то, что услышал я сейчас, ни в какие ворота, уже не лезло. На чужой роток не накинешь платок, говорят люди. Все это так. Но всякой выдумке должен же быть какой-то мыслимый предел! А тут Ирина спрашивает Анику:
— А ты ничего не слышала о. старшем брате Никэ? Тебе ничего не рассказывал Василе? Из партейной-то школы выперли этого молодца… Бегал, вишь, нагишом по Москве, ну его и того…
— Да ну! Ах, боже ты мой! Так и бегал в чем мать родила? Да ты что, крестная?
— Сказывают, что поспорил, бился об заклад с другими студентами…
— О господи! Да что же это такое?.. В Москве милиции нету, что ли? Как это — нагишом да по улицам?"
— Ночью, говорят. Перепились."
— Ну, разве что по пьяной лавочке…
— Так мне рассказывали. А я-то думала, что ты лучше знаешь.
— Не знаю. Да лучше бы и вовсе не слышать про такое.
— А теперича его даже ни на какую работу не берут, боятся, что опять натворит чего-нибудь такого…
— Хотела было расспросить обо всем его мать, тетеньку Катанку, да побоялась…
— Как тут спросишь? Дело-то щекотливое, могет и обидеться, мать есть мать…
— Бедная, представляю, как она настрадалась после такой новости! Да и с младшим сыном ведь не все ладно: убежал из села родного — куда это годится. Непутевые они у нее какие-то, право! Такие сгонят прежде времени в могилу! — — А что слыхать про твоих ребят?
— Работают на угле, на старом месте. Зарабатывает хорошо… Прислали Василе моему гармошку, которая баяном прозывается. Прямо с Донбасса и прислали посылкой… Но какая от нее польза? Кто будет на ней играть? Василе?.. Да он однорукий!
— Лучше б прислали тебе кое-какого матерьяльчику. Отрезик какой ни то.
— Матерьялу теперь везде полно, хоть пруд пруди им. Написала, чтобы подбрасывали лучше деньжат. А с гармошкой нам нечего делать…
— Василе еще не пришел с почты?
— Нет, крестная, теперь он поздно приходит. Как ликвидировали наш район, трудно стало привозить почту. В хорошую погоду куда ни шло, но когда пойдут дожди…
— Это так. В хорошую-то погоду и автобусы ходят.
— Да и другие машины по сухой дороге бегают туда-сюда. А когда развезет, то даже новобранцев возят в район на тракторах. По лесной-то дороге в дождливую пору на автомобиле не проедешь.
— В распутицу и телеграммы идут из района по три дня.
— Василе сказывал, что скоро, вишь, восстановят наш район.
— Дай-то бог! Я тоже слышала такой разговор. Но когда это будет?
Правду говорят умные люди: упаси боже от того, чтобы затянулась твоя хворь до той поры, пока созреет виноград!..
— А было б очень хорошо, если б восстановили наш район! — мечтательно произнесла одна из собеседниц.
Женщины продолжали судачить и судачили б, наверно, еще очень долго, если б их не остановил дедушкин крик. Старик ворвался во двор откуда-то, как коршун, и заорал:
— Где топор? Я разрублю эту дырявую тыкву, какая у меня на плечах…
Забыл тут ремень!.. Теперь на мягкую подушку положу ноги, а эту голову-тыкву оставлю спать на ореховом корыте!.. Чтобы знала, старая развалюха, про свои обязанности, помнила бы, что надо, и не заставляла меня по многу раз бегать туда-сюда. Не голова — решето!.. Ничто не задерживается в ней!.. Надо же — забыть ремень от кацавейки!.. Тьфу, коровья образина!
Никэ куда-то убегает и сейчас же возвращается со злополучным ремнем.