Или я был неисправимо бестолков, или раздавлен заботами, но я не понимал, что значили эти ее слова.
Как-то вечером она вновь, потерянно обронила:
— Как же будет дальше?..
Лишь после того как мы справились со всеми нашими бедами, словно бы проснувшись, понял я, что тревожные ее вопросы были обращены ко мне и ни к кому больше и расшифровывались легко и просто: "Поженимся или нет?" Понял, к сожалению, с роковым для себя опозданием: Нина уложила в потрепанный чемодан немудреную справу и уехала на повозке в город. Уехала в институт. Цветы оставила бабке Сафте. Исчезла для меня навсегда, и вместо нее я видел перед собой трепыхающиеся косички отчаянной Сабины, которой дедушка читал лекцию по медицине. Он не спеша, во всех подробностях, рассказывал ей, какие недуги и какими травами надо излечивать, какие из трав употреблять для внутренних заболеваний и какие длЬ кожных. Строго наставлял, чтобы девчонка не насовывала в бутылки трав сверх положенной нормы, не то они впитают в себя всю "цуйку". А он, дедушка, не скотина какая-нибудь, чтобы перемалывать старыми своими зубами эту вонючую жвачку.
— Коровья образина! С такой помощницей я останусь без единой капли в бутылках! — пошумливал он на юную баловницу. — Гляди у меня…
За милым этим собеседованием они и не заметили, как во двор с громом и треском влетел на своем мотоцикле Никэ, едва не опрокинув коляской стул, на котором сидела Сабина. Дедушка тут же набросился на него с руганью:
— Го… го!.. Черти, что ли, тебя оседлали и гонят! Опрокинешь все мои лекарства!.. Ты б еще на мою печку влетел на своем ероплане!..
Но Никэ, казалось, и не замечал этой брани. Выхватил из люльки плетенку с персиками, грушами, абрикосами и прочими фруктами и торжественно поставил перед дедушкой.
— Угощайся, а мне почему-то захотелось шоколада! — и Никэ мигом запустил в одну из бочек руку, извлек оттуда сумочку Сабины (уму непостижимо, почему он сразу же полез в эту, а не в какую-то другую бочку!) и тут же принялся изучать ее содержимое. Сабина кинулась на выручку своей сумки, но было уже поздно. Никэ скакал как жеребец по двору и торжествующе орал:
— В сумочке хорошенькой девушки всегда найдется что-либо пожевать!
Конфеты, плитка шоколада обязательно отыщутся там… В особенности если сумка принадлежит буфетчице!.. В ней что-нибудь да припасено для моей страдающей души!
Ни я, ни дедушка не видели этой сумочки. Я, очевидно, потому, что смотрел только на цветы в руках Сабины, цветы, которые меня раздражали и злили, как индюка красная юбка.
Никэ преспокойно разламывал на части шоколадную плитку. Себе отвалил большую долю, мне поменьше, а дедушка вовсе отказался от своей порции: не хотел портить зубы сладостями. Вкусив самодельной своей водочки, или "цуйки", как он ее именовал, старик молодел на глазах. Вернувшийся с работы отец тоже отказался от шоколада, устало говоря младшему сыну:
— Отвяжись, Никэ! Дай перевести дух!.. Ты растряс меня всего на своем мотоцикле!..
— Давайте потрясем все карманы, сложим денежки в одну кучу и купим машину. Тогда я буду возить тебя на работу в нашем собственном автомобиле! — использовав подходящий момент, быстро выпалил Никэ — Ты и машину растрясешь в два счета — будешь гонять ее по ухабам да рытвинам! — заметил отец.
С шоколадом в конце концов произошло то, что и должно было произойти: почти весь он был в одну минуту прикончен Никэ и Сабиной. "Мои зубы — самые близкие мне родственники", — часто говаривал старый мош Тоадер. Никэ и Сабина лишний раз подтвердили великую мудрость дедушкиного изречения.
Правда, юная гостья в самый последний момент вспомнила о нашей матери, отломила и ей квадратик шоколадки.
Мама уговаривала девушку остаться у нас на ужин, но Сабина отказалась.
И поступила правильно, потому что и за ужином и после ужина отец и Никэ наводили на всех нас ужасающую скуку наукообразными выкладками относительно интенсификации садоводства. Это было темой сегодняшнего семинара, на котором они присутствовали, и, вернувшись домой, "переваривали" важный вопрос.