— Чего два? — спрашивал он. — Два яблока, или. может, два кубика, или два пионера?
— Ой, да не все ли тебе равно? — выходила из себя Лиля. — Ну пусть два яблока и еще два яблока.
— Большие или маленькие?
— Как ты не понимаешь?! Просто яблоки. А может, два яблока и две груши — сколько всего фруктов?
— Два яблока и две груши!
— Я думала, ты отличником будешь, а ты, как дурачок. Учись у Вовы. Вовик, сколько два плюс два?
— Четыре.
— А что ты складываешь? — спросил с любопытством Ивасик.
— Копейки или рубли. Потому что копейки все одинаковые, а яблоки стоят по-разному. Ну, конечно, поторговаться нужно.
— Да,— сказала, покачав головой, Лиля,— уж фокусником никто из вас не станет, это точно: тут надо считать быстро и в уме!
Лиля представляла, как выходит на арену цирка или на какую-нибудь сцену. Нет уж, она не будет ассистенткой «маэстро». Она сама будет фокусником-иллюзионистом. Ей вообще не надо ассистентов. Раз-два-три — смотрите, цилиндр с моей головы, ничего в нем нет; тех, кто не верит, просим пройти на сцену и убедиться. На Лиле фрак, а волосы распущены, как у Аллы Пугачевой. И вот она начинает вытаскивать букет за букетом из цилиндра, сцена уже завалена. Кто не верит, просим убедиться. Не верить невозможно — аромат от цветов перебивает запах тигров и лошадей, хотя неизвестно, что лучше. И вот Лиля из-под цветов поднимает камень. Раз- два-три — опля, камень перелетает из руки в руку, скользит по спине, снова в руке, как мяч у гимнастки, вверх по руке, на плечо. Только не пропустить миг, когда камень тяжелеет! Тогда она кладет его на пол и — пожалуйста, кто-нибудь может из публики поднять камень? Не то чтобы играть им, как она играла, а хотя бы поднять. Первыми не выдерживают, конечно, мальчишки: подумаешь, девчонка какая-то; да одним пальцем! Выскакивает первый, пыхтит, а камень ни с места. Второй, третий. Вызывают ученого Мишку, но и он тоже не
может. Тогда — прошло как раз столько времени, сколько нужно — и она снова играет с камнем, как с мячом, и гремит туш, и светящимися буквами вспыхивает: «Девочка-силачка Лиля Гвилизова!» И когда схлынут аплодисменты, овации, восторженные крики и еще кто-нибудь попробует поднять снова неподъемный камень, она попросит тишины и скажет:
— В этом нет никакой ловкости и никакой силы, как нет и каких-нибудь сверхъестественных явлений. Это просто инопланетный камень, и в этом его волшебство и загадка!
Так мечтала Лиля. А уж Глеб да Ивасик — те еще больше мечтали о всяких делах, связанных с необыкновенным камнем.
Но вот беда, вот штука — камень вдруг стал обыкновенным — он перестал тяжелеть и легчать. Глеб даже заподозрил, что камень подменили, и устроил допрос, но рассудительный Вова сказал:
— Ты же сам сделал метку — свою, Особенную, в тайном месте — вот и посмотри, там ли твоя метка.
Глеб посмотрел — метка была на месте.
Вова и сам проверил и тут же предложил камень выбросить:
— Чего он теперь? Камень как камень! Никакого волшебства и необыкновенности.
Вове давно не по себе было, что в доме лежит каменюка, а мама не знает. Однажды он даже решился нарушить клятву и рассказал маме, что «тот самый, ты же помнишь, ну, с моря который тащили камень, ну еще дядька поднять не мог, помнишь же, ну помнишь же?!» — что этот самый камень лежит в детской комнате под диваном. От того, что он нарушает клятву, от раскаяния и в то же время от решимости все открыть маме он был красный и глаза у него казались больными. Ничего мама, конечно, не вспомнила, ни о каком камне, но пошла послушно в детскую за Вовой. Надо же было, чтобы именно в этот день с утра Глеб рассматривал камень, а когда послышались шаги, поспешно сунул его совсем в другое место, в раскрытый шкаф. Так что, когда мама следом за Вовой стала заглядывать под диван, ничего там не было.
Вова глазам своим не поверил и, хоть диван был претяжелый, все же отодвинул его — всякая мура там лежала: хлопушки» игрушечная железная дорога, елочные украшения. Камня не было.
— У тебя жар, мой мальчик, — сказала с нежной обеспокоенностью мама и уложила его в постель.
Ничего из его благородной попытки открыть маме глаза не получилось. Пришлось Вове удовольствоваться безотказной нежностью мамы.
И вот теперь камень оказывался обыкновенным, и Вова надеялся, что хоть теперь его выкинут из дому. Как бы не так!
— Уже то, что камень стал обыкновенным,— необыкновенно,— сказал внушительно Глеб.