Я ежедневно звонил ей по телефону, передавал приветы, но поехать на студию не решался. К этому времени я уже покинул свой загородный дом. Поселился снова на своей питерской квартире. На мой же поспешный переезд повлияло то, что у меня из головы не выходила Лили, которую я желал видеть. Через три дня после нашей встречи, вечером, я подъехал к ее дому. В окнах не было света. Не останавливая машину, я проехал мимо, испытывая странное чувство удовлетворения оттого, что снова вижу этот дом.
На четвертый день после завтрака я позвонил ей. К телефону подошла ее домработница. Когда я попросил позвать Лили, та поинтересовалась, кто звонит. Немного поколебавшись, я ответил:
– Сергей Зиновьев.
– Очень жаль, но Лилия сейчас занята. Что ей передать? – спросила она.
– Я позвоню позже.
– Она скоро освободится. Я передам, что вы звонили.
Я поблагодарил и повесил трубку. Несколько минут я неподвижно сидел перед телефоном. Почему у меня испортилось настроение? – спрашивал я себя. – Разве я не знаю, кто она? В тот день я больше не звонил ей и не мог работать. Вспомнив об Ольшанском, я попытался набросать план сценария, но не выжал из себя ни строчки. Пока я не узнаю Лили поближе, я не могу написать о ней.
Весь день я ходил взад и вперед по коридору, спальне и библиотеке. И только вечером назначил свидание одной девице, хотя у меня не было ни малейшего желания слушать ее бессвязную, нескончаемую болтовню. После полуночи я вернулся домой, пьяный и злой. Выпил коньяка и позвонил Лили. В трубке раздавались монотонные гудки, но ответа не было. Положив трубку, пошел в спальню, разделся, облачился в пижаму, вернулся в комнату и снова позвонил. Часы показывали без двадцати минут час. На этот раз мой звонок достиг цели.
– Да, – сказала она.
– Привет, – как только я услышал ее голос, мой рот пересох от волнения.
– Как поздно вы звоните, Сергей.
В прошлый раз она сказала, что узнает меня по голосу, но я не поверил ей. Один ноль в ее пользу: она действительно узнала меня.
– Как вы поживаете? – Я уселся в кресло.
– Хорошо.
Я подождал, полагая, что она добавит что-нибудь, но телефон молчал. Это был мой первый опыт неудачного телефонного разговора с ней. Потом и последуют многие телефонные беседы с ней, такие же односложные и сдержанные.
– Вы слушаете? – выждав немного, спросил я. – Вы еще не повесили трубку?
– Нет, – голосом ровным и далеким отозвалась она.
– А я решил, что вы повесили трубку. – И я откинулся
в кресле. – Вы прочли книгу, которую я послал вам? Она вам понравилась?
Воцарилась пауза. Потом я услышал какое-то бормотание.
– Что? – спросил я.
– Я не могу сейчас разговаривать, – сказала она. – Я занята.
Меня охватила дикая, неудержимая ярость.
– Господи! – крикнул я. – Неужели вы работаете не только весь день, но и всю ночь?
Но это был зов в пустоту, которая ответила отрывистыми гудками, так как на той стороне меня больше не пожелали слушать и повесили трубку. Ровное тиканье часов оглушило меня. Я сидел, вцепившись в телефон. Потом бросил трубку, допил коньяк и выключил свет. Оставив гореть настольную лампу, я снова уселся в кресло и закурил сигарету.
Битый час я думал о той, с которой так неудачно пытался завязать разговор. Мне стало казаться, что мне не справиться с ней, что с ней будет гораздо тяжелее, чем я решил вначале. Вспомнив предложение Ольшанского, я впал в панику. Прошло четыре дня с тех пор, как я навестил эту женщину, и никакого шага вперед. Повесив трубку, она доказала, что не проявляет ни малейшего интереса к моей особе. Она даже не сочла нужным извиниться. Я не могу разговаривать. Я занята. Она бросила трубку. Сжав кулаки, я подумал, что бываю более вежлив с официантом, чем эта потаскушка со мной. Но, несмотря на мое бешенство, ее безразличие, я почувствовал огромное желание увидеть ее. И оно одержало верх надо мной: за те две недели, что я не встречался со Светой, я трижды навещал Лили. Нет смысла пересказывать, что это были за визиты. Они ничем не отличались от нашей первой встречи. Мы болтали о всякой чепухе, и через пятнадцать минут я уходил, не забывая оставить на комоде двадцать долларов.
Каждый раз я приносил с собой какую-нибудь книгу, и за это она действительно была благодарна мне. Никакие старания, никакие ухищрения не помогли мне разбить ее сдержанность, она была равнодушна и подозрительна. Я понимал, что если намерен продвинуться вперед, то должен перейти к более решительным мерам. В конце концов, я решил, что иного выхода нет.
Прошло уже десять дней, как мы не виделись со Светой.