Света подбежала к двери и, не оглянувшись, бросилась вперед. Когда дверь за ней закрылась, мне показалось, что комната опустела. Я подошел к буфету и налил себе коньяка. Выпив один стакан, я налил еще и тут же проглотил содержимое второго стакана. Затем поставил бутылку в буфет и вышел в коридор. Я почувствовал, что нервы мои сдают, что я пьян и мне хочется плакать.
Я вышел из комнаты, спустился на лифте вниз и выбрался на улицу. Сев в машину, я поехал в клуб писателей.
В этот день здесь было удивительно много народу. Я поздоровался со швейцаром и вошел в бар.
– Коньяк, – заказал я, садясь за стойку.
– Хорошо, – отозвался бармен и уточнил: – Положить лимон?
– Слушай, – процедил я, подавшись вперед, – если бы мне был нужен лимон, я сам не забыл бы напомнить тебе о нем. У меня нет желания разговаривать с тобой или с кем-то еще.
– Хорошо, – сказал парень и покраснел.
Я выпил напиток до капли и подал стакан бармену.
– Дай еще конька без лимона и без разговоров. Можешь даже не упоминать о погоде.
– Хорошо.
Если мне не удастся продать свой сценарий Ольшанскому, я скоро окажусь в таком же положении, как этот парень. Деньги на исходе. Придется браться за любую работу, которую только предложат мне. Нет, – сказал я себе, – я как-нибудь выкручусь. Или пущу себе пулю в лоб. Да, если дело обернется к худшему, я всегда успею распрощаться с жизнью.
Если бы у меня в эту минуту был пистолет, я застрелился бы, не раздумывая. Мое ужасное настроение этому способствовало. Я вложил бы дуло пистолета в рот – и оборвалась бы мгновенно тоненькая нить, связывающая меня с этим миром. Я даже не успел бы почувствовать боли. Было бы забавно размозжить себе голову в баре клуба писателей. Вот было бы разговоров! Для таких, как Снегирев, это явилось бы новой темой для сплетен, он сразу же перестал бы трепаться о том, что встретил меня с Лили в театре, и стал бы распространяться насчет того, как я покончил с собой прямо в баре клуба.
Я отпил полстакана коньяка. Все дело в том, – сказал я себе, что ты пьян, парень. Тебе жаль себя потому, что от тебя ушла Света. Но у тебя же есть Лили! Да, Света права: я не просто встречаюсь с проституткой, я без нее уже не могу жить. Светлана – прекрасная девушка. Умница. Красивая и добрая, нежная и откровенная. Все это так, но она выходит за Радимира Ольшанского. А у тебя есть Лили. Я замурлыкал эти слова, как какую-то песенку, но мелодия прозвучала как-то фальшиво. Мелодия не та. Лили не годится Свете и в подметки, но все же у меня эта женщина есть. Она не собирается выходить замуж за Ольшанского. Не собирается… Она замужем. Черт возьми! Я хмуро уставился на бар, я забыл про её мужа. Всегда мне кто-то мешает. К черту его! Ведь он сейчас черти где. Чудное название для песенки. Я сделал знак бармену.
– Как ты считаешь, Данила черти где – хорошее название для песни? Правда, оно великолепно?
Парень посмотрел на меня.
– Хорошее, – согласился он и, взяв со стола стакан, стал протирать его. – Вполне приемлемое для смешной песенки.
– Нет, это название подходит не к смешной, а к грустной и трогательной песне, от которой можно заплакать. Ты не угадал. Я знал, что ты ошибешься. У тебя ведь нет своего мнения, правда?
– Вам это лучше знать. Я плохо разбираюсь в песнях, но…
– Хорошо, хватит… – прервал я, – помолчи. Скажи свое мнение тому, кто считается с ним. А для меня ты не фигура, и я не стану считаться с домыслами бармена. – Я допил коньяк. – Налей еще.
В это время в бар вошли Петр и Константин Снегирев. Ужасно, что они явились именно теперь, когда я был зол и пьян. Я встал со стула. Петр улыбнулся мне.
– Привет, Сергей, – сказал он. – Выпьем по стаканчику? Ты ведь знаком с Константином Снегиревым, не так ли?
– Конечно, – ответил я и сделал шаг назад, чтобы занять выгодную позицию. – Он – автор питерских сплетен, не так ли?
Я размахнулся и изо всех сил ударил его в челюсть. Снегирев упал на спину, послышалось какое-то бульканье, потом я увидел, как он зажал пальцами рот, чтобы оттуда не вывалился протез. Может быть, он – талант, написал же он роман, но гордиться ему было нечем: во рту у него не зубы, а протез. Один ноль в мою пользу: я прожевываю пищу своими собственными зубами.
Не интересуясь дальнейшими событиями, я вышел из бара. Медленно прошел коридор и очутился на улице. Уже сидя в машине, никак не мог подавить непреодолимого желания вернуться назад и снова ударить такую ненавистную мне физиономию. Это искушение было настолько сильным, что я почувствовал боль в глазах, переносице и затылке. Я соображал туго, но понимал, что Марина, Света, и теперь Снегирев… а возможно, и Пётр для меня потеряны надолго, а может, и навсегда. Все они теперь ненавидели меня. Я действительно заварил кашу. Если и дальше будет продолжаться в таком же роде, я приобрету репутацию негодяя и скандалиста.