Домой он приехал, полных тревожных мыслей. Вечером было назначено свидание с Ириной – с самого начала Сергей задумал отметить с ней свою будущую удачу. И вот удача вроде и была, а праздничного настроения так и нет. Зато появилось другое, может быть, не менее приятное: желание утешиться, отдохнуть и набраться сил в её обществе. Всё это он мог получить только от неё. Повар, тучная женщина лет пятидесяти, при своей идеальной учтивости проявлявшая тонкие знаки материнского внимания к Сергею, кроме того, что готовила для него чудесные кушанья, уже несколько часов хлопотала над блюдами для ужина.
А Сергей задумался об отношениях с Ириной. Несмотря на почти супружескую близость, она и намёком не обмолвилась о том, чтобы жить вместе, а Сергей, привыкший к свободе и не торопившийся связать себя вторым браком, не настаивал. Он стал ценить уединение, и ему льстило, что она понимает его желание жить отдельно. К тому же их встречи всегда напоминала свидание влюблённых и потеряли бы свою притягательность и новизну, живи они под одной крышей.
Его чувство к ней проявлялось на сером холсте её души завораживающими узорами в сочных красках, оно, как хорошо выдержанное вино, оживляло и укрепляло его, он открыл в эти минуты, что она – его единственная цель. Всё остальное – тирания честолюбия, жадность к барышу, свобода, которая по большому счёту мнима, - являлось наносным слоем меркантильной стороны жизни, и нужно иной раз благодарить судьбу за её сильные удары. От них разлетается эта шелуха и открывает золотое ядро души. Именно это, наверное, и составляло истинную ценность жизни. Но чтобы тебя осенило этими золотыми лучами благостных чувств, нужно, видно, хлебнуть немало лиха, помесить грязи на жизненной распутице, иначе ничего этого не заметишь и не оценишь. Ирина и дети, которых она ему подарит в будущем, - вот всё, ради чего он хотел бы сейчас жить. Так что, идя сейчас стремительно ко дну с грузом на шее, а его он сам же на себя и надел по ошибке вместо спасательного круга, он всё же ощущал силы сбросить с себя этот балласт и, достигнув дна, оттолкнуться от него и снова ворваться в ожесточённый мир стяжательства, интриг, мелочных игр тщеславия, принуждённых условностей ложного превосходства, но только затем, чтобы видеть её и обладать ею.
Она явилась в узком бордовом жакете и дымчатой ажурной блузе с широкими рукавами, в длинной и широкой юбке с цветами, напоминая бабочку с миниатюрной яркой талией и шёлковыми крыльями, сквозь которые проступали грациозные и хрупкие формы её тела. Она умела одеться и никогда не повторялась. Зачесанная назад чёлка делала её лицо открытым и притягательно насмешливым.
Оставив стол накрытым, повариха покинула их. Они выпили шампанского, однако оно не веселило его и не вызывало даже аппетита. Зато Инина пришла в восторг от великолепных блюд, как ребёнок, жадно набирая себе в тарелке всего. Не клеился у него и разговор, хотя она старательно поддерживала каждое его слово, но, едва ухватившись за сколько-нибудь любопытную тему, он осекался, - всё ему казалось натянутым и глупым и всё раздражало. Даже лицо его не слушалось, превратившись в деревянную маску. Ирина подбадривала его ласковым и лукавым взглядом. В какую-то секунду она пристально задержала его на Сергее, её тонкие брови вздрогнули, с прикрытых губ намеревался сойти назревший вопрос, но вдруг они сжались, взгляд потерял пытливость и обрёл осмысленное хладнокровие. Его раздосадовало, что она так и не задала вопрос, хотя он и боялся: спроси она, что случилось, - что он ответит? Раскроет ей душу и покажет свалку сокрушённых надежд? Или с деревянным лицом ответит: «Всё в порядке. Просто устал», - а сам так и будет сидеть с угрюмой физиономией весь вечер. Ему вдруг стало стыдно за себя, за то, что, пригласив её на многообещающий вечер, сам сидел надутый. Это всё равно что продать билеты на весёлое представление, а показать нудятину.
Но Ирина не унывала, она радовалась сама по себе, радовалась блюдам, пробуя каждое по маленькому кусочку, как дюймовочка. И даже непреодолимая сумрачность Сергея веселила её. «Да выброси ты из головы свои неудачи. Мне с тобой хорошо, что бы там ни случилось», - говорил её подбадривающий взгляд.
Её прозорливость служила в то же время её собственной защитной оболочкой, он не мог до конца заглянуть ей в душу – ни тогда, несколько лет назад, ни сейчас, и эта внутренняя односторонняя обнажённость перед ней всколыхнула в нём глухой протест вперемешку с отчаянным влечением к ней, - трудно представить более противоречивое сочетание чувств. В нём разыгралось воображение: оно, как коварный маг, рисовало причудливую смутную картину в разрозненных эпизодах с неисчерпаемым смыслом. То он бежал за тронувшимся поездом, упорно хватаясь за поручни, волоча ноги по земле, потом падал на всей бешенной скорости, превращаясь в изодранный кусок всё ещё живого мяса, но не ощущал физической боли, а лишь жгучий стыд под чьими-то злобными смешками, пока поезд уносил его удачливых соперников. В другом эпизоде он стоял всё на том же перроне перед открытой дверью вагона, но не хотел или не мог войти в него, наблюдая изумлённое лицо Ирины в окне вагона. Потом эти эпизоды соединились непонятным смыслом: он всё также стоял в нерешительности на перроне, а потом вдруг в запоздавшем порыве срывался за уходящим поездом. «Что за чепуха?» - встряхивался он. Вдруг он понял банальную истину своего разорванного полусна: поезд – это его бизнес, жизнь, но пассажиры в нём отвратительны ему, и он не желает продолжать с ними путь, но вдруг видит Ирину в нём. Она не остаётся с ним, она – роскошная женщина и создана для роскошной жизни, и нечего ей делить судьбу с неудачником и слабаком. Вот и весь смысл.