Он уставился на меня так, словно был удивлен видеть меня, стоящим здесь:
— Ты думаешь, это я гребаный стукач? За кого ты меня принимаешь? Флинн, я могу быть кем угодно, но не долбаной «крысой».
Он боролся с моей хваткой, пытаясь вырваться из рук. У меня не было иного выбора, как толкнуть и прижать его к стене. Я наклонился ближе и прищурился, пытаясь просто донести до него, насколько серьезным было все это дерьмо.
— Послушай, Шон, если ты не расскажешь мне, мать твою, правду, ты будешь мучиться от боли, ты слышишь меня? Братья, они не церемонятся со стукачами и не позволят тебе умереть быстрой и спокойной смертью. Ты можешь быть нашим братом, но если у нас возникнут какие-то сомнения, то твоя смерть будет гораздо мучительней, чем у некоторых обычных врагов, — прорычал я полным ярости голосом. — Мужик, мы не просто пристрелим тебя и выбросим тело в гребаную реку. Такое для шпаны и отбросов. Если ты гребаная «крыса», мы удостоверимся, чтобы ты, в первую очередь, раскаялся в своем жизненном выборе. Мы, безусловно, точно знаем, как сломать человека. Как заставить его пронзительно кричать и рассказать нам все, что он, черт возьми, знает. Это то, чего ты хочешь, Шон? Мы должны заставить тебя кричать для того, чтобы ты заговорил, а?
— Какое это имеет значение, Флинн? — спросил Шон, и по его щекам потекли слезы. — Какая, нахрен, разница? Я умру в любом случае, неважно, что сделаю или скажу. Очевидно, вы всё итак уже решили.
— Мы пока еще ничего не решили. Ты расскажешь мне, причастен ли ты к этому, Шон?
— Колин назвал меня? — спросил он переходящим в отчаянье голосом. — Это был он?
Его вопрос застал меня врасплох.
— Какая разница, кто назвал твое имя, а?
— Никакой, — сказал он разбитым голосом, звуча так, словно совершенно разочаровался в жизни. — Ничего не имеет значения. Если они говорят, что я — стукач, значит так и есть. Ничто уже не смоет эту грязь, мужик. Просто, черт возьми, убей меня сейчас и покончи с этим. Флинн, не заставляй меня страдать.
Шон потянулся за моим пистолетом, но я перехватил его руку, крепко сжав ее.
— Шон, мать твою, даже не думай об этом, — сказал я. — Я не хочу тебя убивать, но сделаю это, если ты меня вынудишь.
— Я ведь итак уже ходячий труп, не так ли? Что бы я ни сделал — я умру.
Я не был злым человеком (хитрым и опасным – да), но не по-настоящему злым. Я делал то, что требовалось для защиты своего. Мои братья — люди, которые отдавали свою верность синдикату О’Брайена — были семьей. В результате, я защищал то, что принадлежало мне, без каких-либо помех. Но когда под вопросом оказывалась преданность кого-то из братьев, мы требовали доказательств, прежде чем вынести вердикт, касаемо их предательства. Если они, без всякого сомнения, были признаны виновными в результате своей неосмотрительности, то я был судьей, присяжным и чертовым палачом.
— Так же, как и мой брат, — плакал Шон. — Ты собираешься меня убить так же, как и моего брата. Я уже знаю это, так что теперь просто покончи с этим.
— Нил был другим, — сказал я. — Он был предателем.
— Вот, что они сказали, не так ли? Поэтому, это должно быть правдой. Нил был предателем, как и я, — сказал Шон, вытирая глаза. — Поэтому убей меня сейчас, Флинн. Не позволяй, пожалуйста, братьям добраться до меня. Просто покончи с этим сейчас.
Я быстро обдумал слова Шона. Что-то в недрогнувшем образе, с которым он молил сохранить ему жизнь, застало меня врасплох. Я не был уверен, верил ли ему или был в ярости от того, что один из моих парней был трусом и умолял о быстрой смерти вместо того, чтобы получить то, что ему причиталось.
Я посмотрел ему в глаза, и моя рука зависла над прикладом пистолета в кобуре. Все во мне говорило не делать этого, потому что Шон — не стукач. Но я колебался. Я просто не знал, должен ли довериться своим инстинктам или ему.
12
Эйва
Ужин разогревался. Просто пицца на вечер, ничего особенного. Помощь управлению полиции Чикаго практически лишала меня личной жизни, хоть я и не хотела этого признавать. Это изнуряло. Выматывало. И убивало каждую каплю моей энергии. Иногда по вечерам у меня не хватало сил, чтобы разогреть чертову пиццу, и я просто ложилась спать.
Я всегда была на связи и даже не успевала в эти дни забежать в магазин, чтобы купить что-то для нормального ужина. Дело набирало обороты, и, именно поэтому, они звонили мне. Хотя им следовало позвонить мне раньше, чтобы предотвратить смерть двух своих копов. Но, возможно, это поспособствовало предотвращению некоторых других преступлений и нападений, число которых сократилось после проведения облав на некоторых складах, принадлежащих русским.