— Фартовое место, огольцы, накнокали, шамовка при вас, и монета пойдёт.
Петька непонимающе посмотрел на Рыжего и ушёл к печке.
Геологи, подшучивая друг над другом, подошли к столу, стали рассаживаться, а Петька с Таней пошли помогать Колесникову разжигать посередине поляны костёр. Они обложили старый лиственничный пень смолистыми коряжинами и подожгли головешкой из печки. Раздули пламя. Маленький посёлок геологической партии сразу показался Петьке уютным и желанным пристанищем. Пляшущие языки огня отражались добрыми бликами в глазах уставших геологов. Глотая постную кашу, они во всю хвалили новых поваров. Только Рыжий молчал. Он сидел на корточках у дальнего столба навеса и курил. Толстые пальцы левой руки постукивали по колену.
Прикончив кашу, геологи разобрали кружки, налили крепко заваренного чаю и прошли к костру. Петька с Таней принялись мыть посуду. Им взялся помогать Додоев и Васька Жухов. Управились быстро. Стопки алюминиевых чашек и ложки сложили в ящик из-под взрывчатки.
У костра Колёсников рассказывал одну из своих историй.
— Учил я, ребята, медведя. Ну, думаю, теперь ты от меня не уйдёшь, не те, говорю сам себе, времена. Видеть его не вижу, но ноздрями чую, что где-то рядом. Ружьё изготовил, воздух нюхаю и иду на него. В ногах никакой дрожи. — Парторг Иван Иванович хмыкнул. Колёсников сделал серьёзное лицо: — Кто сомневается — пусть идёт спать, рассказываю не для слабонервных и рассказываю правду, свидетель у меня есть — Санька Бурмейстер. — Он отхлебнул чаю: — Так вот, ребята, чувствую, медведь меня вынюхивает. Я приготовился отбиваться.
Иван Иванович поставил кружку на угольки:
— Обожди, ты вроде говорил, что ты медведя вынюхивал?
Геологи фыркнули в кулаки. Вячеслав Валентинович окинул их презрительным взглядом и стал выкручиваться.
— Действительно, сначала я его вынюхивал, а потом он меня вынюхивать стал. И намерения у него, подлеца, откровенные — сожрать. В голове у меня, понятно, ералаш — Жилин-Костылин. Но и твёрдая мысль, конечно. Не уйдёшь, думаю, от меня хам и невежа, а сам, понятное дело, на дерево поглядываю. Забраться бы мне туда, думаю, я бы тебе, мерзавцу, показал, где раки зиму проводят. Но не успел. Чёрной горой вырос он передо мной. Уши прижаты, шерсть на загривке поднялась, как трава, и клыки вонючие. Я выстрелил. Чувствую попал. Его откачнуло. Но момент — и он прёт снова.
— Обожди, Колёсников, когда Додоев с Бурмейстером подскочили, ты же на дереве сидел.
— Правильно, я точку обстрела выбирал.
— Но ружьё-то ты оставил на земле.
— А ты, Иван Иванович, видел?
Иван Иванович засмеялся:
— Мне Жухов рассказывал.
— Нашёл кого слушать, да Васька — известный в тайге враль! Я на дереве с ножом сидел, а ружьё, если хотите знать, для приманки оставил. Думаю, подойдёт этот мерзкий хам нюхать, а я с дерева на него прыгну и разделаюсь сразу за все переживания. А он не дурак оказался, ушёл от греха подальше.
Эвенк Додоев слушал внимательно и под конец, затянувшись дымом, произнёс:
— Молодец, Славка, шибко хорошо рассказывает, лучше даже, чем было.
От хохота геологов вскочила на ноги Линда и гавкнула несколько раз в ночное небо.
К Петьке с Таней подошёл Иван Иванович:
— Надо спать, ребятки, на завтра вам задание — обед сварить на пять человек. Остальные будут обедать в тайге у костров. С утра все разойдутся по маршрутам. А обедать придут люди не из нашей геологопартии, а буровики. Сварите для них двойную норму. Они шурфы бьют в граните, выматываются.
— Почему рыжий геолог ни с кем не разговаривает? — спросила Таня.
— Рабочим он у нас числится. Фамилия у него Челпанов. Федя-копеечник. Опять у него что-то потерялось, а требует, чтоб мы оплатили. — Иван Иванович послушал журчанье ручья, вдохнул полной грудью. — Природа, ребятки, здесь красивая. Я всю жизнь в экспедициях, а здесь мне нравится больше всего. По Амуру ходил и думал — лучше края нет, а оказалось, что есть, я ещё, ребятки, мечтаю по этим местам на поезде проехаться, по нашей с вами трассе. Знаете ли, приятно будет лететь ночью в вагоне сквозь тайгу и хребты, пролетать через туннели, как через игольное ушко. Только знаете, ребята, чего я побаиваюсь?
Петька с Таней насторожились. Иван Иванович зашептал:
— Я боюсь, что всю славу возьмут себе строители, а нам, геологам, ничего не достанется. А почему? Да потому, что мы люди скромные, а строители, они, брат, бахвалиться любят, а трассу-то мы, геологи, первыми пройдём. И костры первые принадлежат всегда геологам. — Он пожелал приятного сна и, шаркая по-стариковски ногами, ушёл.
Таня первая юркнула в палатку. Нащупала мешок, развернула и залезла в него. Петька нашёл медное колечко — замка-молнии и застегнул Таню в мешке. Свой мешок Петька положил ближе к выходу, па всякий случай.
Они лежали и смотрели через щель полога в чёрное нёбо. Снизу высокие сосны казались мохнатыми мягкими лапами, обсыпанные сверкающими алмазами звёзд. От костра доносились звуки гитары и мягкий голос Колесникова.