Мы вернулись в лес и стали ждать, когда люди лягут спать. А потом пошли. Забрались в дом, от которого только что отъехала машина, — наверно, хозяева поехали в город, — и опустошили холодильник и кухонные шкафы. Консервированные фрукты и овощи, мука, сахар, соль… Лусхог набил карманы пакетиками с чаем, взял пачку сигарет и спички. Все это заняло у нас пару минут.
Потом мы влезли в тот дом, где сидел ребенок в веревочной клетке. Пока Смолах и Лусхог опустошали кладовку, я прошел на цыпочках по комнатам. На стенах висело множество фотографий. Мой взгляд сам собой упал на одну из них — она была освещена лунным светом. Молодая женщина держала на руках ребенка. Я подошел ближе и окаменел. Я знал их. Или мне просто показалось? Чтобы рассмотреть фотографию внимательнее, я сделал непростительную глупость — зажег свет. Другие фотографии поразили меня еще сильнее. На одной из них был я. На другой, свадебной, — мой отец с какой-то женщиной!
— Энидэй, ты спятил?!
В гостиной появился Лусхог.
— Туши свет!
Я выключил лампу, но наверху уже проснулись. Послышался сонный женский голос. Мужчина ответил: «Ладно, ладно, пойду, посмотрю», — и затопал вниз. Мы подбежали к задней двери, но она оказалось закрытой на ключ.
— Энидэй, ты дебил, — прошептал Смолах.
Человек вошел в комнату, где я стоял еще минуту назад, и зажег свет. Лусхог ковырялся в замке. Наверное, слишком шумно.
— Эй, кто там? — прокричал человек и направился в нашу сторону. Еще несколько мгновений, и он увидит нас.
— Да пошел он на х..! — сказал Смолах. — Идем отсюда.
Мы пробежали через кухню и один за другим выскользнули в приоткрытую дверь. Конечно же, он нас увидел, но нам было все равно.
На вершине холма Лусхог забил пару своих волшебных самокруток, и мы долго хохотали, наблюдая за суетой, которая поднялась после нашего бегства. Это место больше не принадлежало нам, но почему-то мы уже не переживали по этому поводу. «— Я знаю этого человека, — сказал я, отсмеявшись.
— Ты что, их различаешь? — удивился Лусхог. — Все ведь на одно лицо.
— Я знаю его, точно. Или знал раньше.
— О да, это твой брат-близнец, — и они залились хохотом.
— У меня не было братьев-близнецов.
— Правда? Ну, тогда это тоже писатель. Ты столько читаешь, что тебе явно кто-то из них привиделся.
— Парни, я серьезно!
— Ладно. Тогда это тот чувак, чью тетрадку ты постоянно таскаешь с собой.
— Макиннс? Нет. Это не он. Я не знаю, как он выглядит.
— Какая-нибудь звезда из журнала? — Лусхог выпустил в небо струйку дыма.
— Нет. Это кто-то, кого я точно знаю. Может, мой отец?
— Чувак, какой сейчас год? — усмехнулся Лусхог.
— 1972-й.
— Значит, сейчас тебе бы было под тридцатник. А этому мужику сколько лет?
— Ну, типа того.
— А сколько должно быть твоему отцу?
— Раза в два больше, — я улыбнулся, как идиот.
— Твой папаня должен сейчас быть уже стариком, типа меня.
Я опустился на холодную землю. Прошло туева куча лет с тех пор, как я в последний раз видел своих родителей, но мне и в голову не приходило, что они постарели.
Лусхог сел рядом со мной.
— В конце концов все забывается. Потому я не стану тебе рассказывать о своем детстве. Прошлого не существует. Оно просто как картинки в книжке. Моя мать могла бы вот прямо сейчас, в эту минуту подойти ко мне и сказать: «Дорогой мой», а я бы ей ответил: «Извините, леди, я вас не знаю». И отец мой для меня теперь не более чем миф. Так что, брат, нет у тебя ни мамки, ни папки, а если и были когда-то, сейчас ты бы их вряд ли узнал. Увы.
— Но тип, который спал в кресле, он точно похож на моего отца.
— Да это может быть кто угодно. Или вообще никто.
— А ребенок?
— По мне, они все на одно лицо. Все время хотят есть, ходить не могут, разговаривать не умеют, курить нельзя, пить тоже… Раньше такие малявки считались лучшим вариантом для подменыша — почти ничего не надо узнавать о нем, внешность изменил, скукожился до его размеров, и все. А что делать тем, кому потом с ним нянчиться еще сто лет? Слава небу, времена изменились, и теперь мы воруем только тех, кто повзрослее.