С тоской примечал Андрей, как обнажалось дно чашки, жаль, хороший был борщ, но добавки, конечно, он ни за что не попросит.
Он наклонил набок чашку, чтобы аккуратно собрать ложкой последние остатки, но бабушка поспешила с добавкой:
— Давай, милок, еще подолью.
— Не надо, — неуверенно произнес Андрей и с удовольствием увидел, что его слова остались без внимания: чашка вновь наполнилась наваристым борщом.
Потом ели мамалыгу, щедро сдобренную свиным салом, а мать и бабушка даже не притронулись к еде, с нежностью наблюдали, как ловко уплетали кукурузную кашу их Валера и его товарищ. Ишь молодцы какие! Раньше у Валерки в чашке всегда оставалось, а сейчас и добавку подчистил. Видать, в дороге проголодались, а может, в военной школе кормят неважно.
— Как вас там кормят? В чашке остается? — полюбопытствовала бабушка.
— Ага, остается, но мы и остатки доедаем, — облизывая ложку, беззаботно ответил Валерка.
— Ой ли! — не поверила бабушка. — Ты же никогда не ел толком. Вот Андрюша, видать, хорошо кушает и в школе вашей, и дома. Потому и справный такой.
— У него дома нет, — объяснил Валерка.
— Как нету? — испуганно в один голос спросили мать и бабушка.
— У него родители при бомбежке погибли.
Мать подошла к Андрею, положила ему на голову руку:
— И нашего папку немцы убили. А ты живи у нас. Приезжайте всегда с Валериком, места хватит.
Ночью Андрей плакал. Никогда ему не было так жаль себя, никогда так остро не чувствовал он потери самых дорогих на свете людей, как сегодня. Он даже не предполагал, как это хорошо, когда есть родной дом, чугунок с борщом, когда тебя любят и жалеют.
— Ты чего, — к нему пододвинулся испуганный Валерка, — сон плохой увидел?
— Ага, сон… Если б сон.. А то один на всем белом свете!
— Не надо, ну не надо же, — растерянно уговаривал его Валерка, поняв, что творится на душе у друга. — У меня ведь тоже батяню… а я, видишь, не плачу. — А сам, не замечая того, тоже плакал.
— У тебя хоть мама есть, бабушка…
— И у тебя будут! Ты ведь мне теперь как брат. Понимаешь? — Валерка порывисто обнял Андрея, но, застеснявшись, тут же и отодвинулся от него. Помолчав немного, он с обидой в голосе произнес: — Тебе-то хорошо, ты вон какой здоровый, а я…
— Ничего, зато ты смекалистый. Вот и давай всю жизнь держаться вместе: твоя смекалка, моя сила.
— Давай!
Валерка привстал на кровати.
— Ты веришь мне, Андрей, веришь? Я стану летчиком, обязательно стану! Не техником, а именно летчиком! Добьюсь своего! Поймаю свою звезду!
— Конечно поймаешь…
— Понимаешь, я всю жизнь мечтаю об этом. Как только себя помню. У нас тут училище неподалеку, каждый день самолеты летают. А я лягу на траву и все смотрю, смотрю в небо. Готов, бывало, весь день пролежать. Бабушка у меня чудная. Как-то присела рядом со мной и спрашивает: «И когда они работают? Все летают и летают». «Это и есть, — говорю, — их работа». Не поверила: «Ты наговоришь». А в это время самолет вошел в пике — все ниже, ниже. Бабушка как закричит: «Ой, падает!» — и руки расставила, будто поймать хочет. А он выровнялся — и на петлю пошел. Бабушка аж за сердце схватилась: «Ох, думала, и вправду падает!» — Валерка вздохнул: — А в прошлое лето упал один. За речкой. Мы купались. Как припустились туда! Я быстрее всех прибежал. Гляжу — лежит на земле «ястребок». Весь целехонек. Только на пузе лежит. А рядом — я даже глазам своим не поверил — паренек, почти такой же, как я, прохаживается. Вид такой важный, а сам — цыпленок цыпленком. Комбинезон на нем, как на вешалке, болтается. Увидел меня, взгромоздился верхом на фюзеляж, как на коня, и смеется: «Видал наших!» Я по сторонам зырк — нигде вроде летчика не вижу. Неужели вот этот самый шкет и есть летчик, который с минуту назад кружился в небе?.. Только после этого, Андрей, я и понял, что тоже смогу летать. В тот же вечер дома заявил: стану летчиком! Бабушка так и ахнула, а мама, та не поверила: «Куда тебе такому!»
В ту ночь они долго не спали, рассказывая друг другу разные случаи из жизни, пока Андрей не взмолился:
— Ладно, летчик, давай на боковую.
Чуть свет Валерка толкнул Андрея в бок своим остреньким кулачком:
— Вставай, лежебока.
— Куда в такую рань? — недовольно пробормотал, приоткрыв один глаз, Андрей.
— Вставай скорей, чудо проспишь.
Они быстро оделись и убежали на речку.
Речка была маленькая, ее можно было запросто перепрыгнуть, но в одном месте она делала крутой изгиб, и там образовалось что-то вроде омута. В его темной воде плескались и колобродили мелкие рыбешки.