Он ходил, прижимая к себе успокоившегося сына, и все говорил, говорил:
— Смотри, Виталька, запоминай: вот твоя кроватка, вот телевизор, подрастешь — хоккей вместе смотреть будем.
Малыш внимательно, будто понимая, вслушивался в слова, пока наконец Лариса не вмешалась:
— Ну хватит, Андрюша, а то сон у него развеешь…
Андрей уже хотел лечь в постель, как услышал за стеной всхлипы. Он вошел в комнату дочери:
— Олюшка, ты чего?
Ольга только всхлипывала и ничего не говорила, пряча лицо в подушку.
— А ну выкладывай, кто тебя обидел?
— Никто…
— А чего ты тогда плачешь?
— Эх, папка, папка, — прошептала Ольга, размазывая по щекам слезы, — ничего-то ты не видишь… Ходишь как слепой… А она уже мамины книги распродает: дескать, зря место занимают…
— Кто? — спросил Андрей, хотя и без этого знал кто…
Крепко он поговорил тогда с Надеждой Павловной. Она обиделась и больше недели не приходила. А вчера заявилась снова.
— Шикарные ползунки внуку купила, — как ни в чем не бывало сказала она и заворковала над малышом: — Негоже нам в простых ползунках ходить. Мы ведь не кто-нибудь, а сын летчика-испытателя…
«Капроновые ползунки, — думал Андрей. — Что-то она сегодня еще придумает?»
Открылась дверь — на пороге стоял тесть.
Аргунов обескураженно хлопал глазами.
— Отец, ты какими судьбами?
— Заскучал один на пасеке. Взял и махнул к внучке. С самого утра здесь гостюю.
Аргунов подозрительно покосился сначала на дочь, затем на тестя?
— Сговорились?
— А хоть бы и так. Не прогонишь?
— Что ты, отец. Пойдем, с женой познакомлю.
— А мы уже знакомы.
Только теперь Аргунов обратил внимание на убранный стол. Посреди стоял блестящий самовар, рядом с ним аппетитно желтели яблоки и дыни, в огромной чаше золотился мед.
Аргунов раздевался и украдкой поглядывал на хлопотавшую у стола Ларису. Для нее Дмитрий Васильевич — человек все-таки чужой. Не выкинула бы какого-нибудь номера… Нет, вроде ничего… Зато дочь, обычно сдержанная, вся так и сияла. В шелковом ярком халатике, она быстро носилась из кухни в гостиную, из гостиной на кухню, помогая накрывать стол.
Тесть чувствовал себя несколько скованно, хотя и старался держаться молодцом. Вынув старый расписной кисет, он стал старательно набивать трубку. Одет он был в защитного цвета костюм, сшитый из офицерского габардина, который подарил ему Аргунов, когда еще служил в армии. Костюм этот тесть берег ревностно, как крестьянин, знающий цену любой вещи, надевал только по великим праздникам. На лице старика особенно выделялись брови, густые и будто снегом припорошенные. Они устало нависали над глазами, в глубине которых теплилась добрая, ласковая усмешка.
— Постарел, Дмитрий Васильевич, постарел, — с грустью отметил Аргунов.
Тесть вскинул на зятя мохнатую бровь:
— Ничего не попишешь — годы.
— А в газете писали, что человек будет жить двести лет! — воскликнула Ольга.
— Двести? Но ведь человек не машина, запчастей ему не дано.
— Ты, дедушка, скептик. Врачи пересадку сердца делать научились, искусственную почку создали!
Дмитрий Васильевич одобрительно крякнул:
— Ишь ты, забодай тебя комар, остра на язык! Пойдем-ка, Андрюша, покурим, пока тут хозяйка мудрствует. — И, поднимаясь, мягко сказал Ларисе: — А ты, доченька, особо не усердствуй, и так уже понаставлено всего.
Польщенная таким обращением, Лариса благодарно улыбнулась старику:
— Все уже готово, прошу к столу, пока не остыло.
— Значит, перекур отменяется, — охотно согласился Дмитрий Васильевич.
Гостя усадили во главе стола, рядом с ним села счастливая Ольга, и чаепитие началось.
После первого стакана Дмитрий Васильевич просительно взглянул на Ларису:
— А можно, я из «фронтовичка»?
— Что? — не поняла Лариса.
— Чайничек у меня есть такой, «фронтовичок», всю войну с ним прошел. Я сейчас! — Он бочком вылез из-за стола, достал из чемодана алюминиевый чайник, наполнил его водой, поставил на плиту. Затем снова полез в чемодан.
Все с интересом наблюдали за ним: что он хочет делать?
А Дмитрий Васильевич вынул холщовый мешочек, извлек из него пучок сушеной травы, помял в горсти и высыпал в закипевшую воду.
Кухня наполнилась запахами меда.
— Душица? — догадался Аргунов.
— Она самая.
— Вся пасека сюда перекочевала.
Дмитрий Васильевич принялся угощать:
— Пробуйте, только с медом, так еще вкуснее. — И с шутливой гордостью произнес: — Наш горный, фирменный чаек!