– Давно уложила? – спросила Софа и плеснула водку на пальцы.
Мелкие ранки от заусениц прожгло. Она глубоко вздохнула.
– Нет, минут двадцать. Колики, еще и эти гады не затыкаются. Третий раз крутят, – Оля кивнула за окно. – Документы забрала?
Вместо ответа Софа была готова снова пролить водку на раны. Залить ее в глаза, в уши. Пусть жжет снаружи, а не изнутри.
– Нет. Деканат закрыт, – неуверенно соврала она.
Оля поморщилась и села за стол, придерживая ладонью налитую тяжелую грудь. Обрезанные ногти влажно краснели. Она прекрасно знала, что в словах Софы была доля лжи. И прощала ей эту ложь. Двоих детей она бы не потянула, опекать еще и Софу не собиралась.
– Надоели они, конечно, болтать глупости свои, – постаралась перевести тему Софа. – Ну, на улице вот эти.
Она хотела сесть рядом с Олей, но остановилась у окна. Давно пора его помыть – пыльные, старые разводы делали двор еще более серым и унылым.
– Не совсем. Не глупости, – пряча взгляд, покачала головой Оля. – Губернатор постановление подписал. Всё закрывают на самоизоляцию.
Софа вздрогнула и рассеянно моргнула. Она поспешно закрыла окно. Руки пахли спиртом.
– И метро? Я обещала с Лилей сегодня съездить…И мне еще завтра надо со знакомым увидеться, мы хотели в «Маке» посидеть, давно не…Ляль?
– Не метро, – Оля тяжело сглотнула.
Она крутила в пальцах пустышку, которую Софа принесла из магазина. Смешная, с нарисованным дракончиком.
– Начинается самоизоляция, – подчеркнула она. – Все таскают эту заразу, и никто не знает, что делать с этим, – еще один вздох.
Софа понимающе покивала головой, еще не зная, что на самом деле она ничерта не понимает.
– Соф, если Киря заболеет, я даже не вылечу его. Нас упакуют в изолятор, и там точно не выкарабкаться.
Материнская усталость, моложавое выгорание – Оле было двадцать два в ту весну. Она уже больше года делала свои выборы и насильно взрослела. Бывшая девочка с каре выстилала другой путь своему ребенку. И не желала преград.
– Ну с чего ты взяла, что Кирюша заболеет? Он аллергик, да. Но если вы будете аккуратными… – ласково начала Софа.
Оля резко подняла взгляд, заставила умолкнуть – без грубости, почти с мольбой.
– Мы будем аккуратными. Но ты – нет. Ты постоянно куда-то носишься, я уже просила – ну общайся ты поменьше сейчас. А ты всё встречаешься, всё тискаешь кого-то. И несёшь их заразу домой.
Софа молчала. Оля молчать больше не могла.
– Тебе надо съехать.
Впервые прикосновения Оли стали ощущаться, как прощание.
-
Обычно вечера Оли и Софы проходили на улице. Во время прогулки они успевали обойти несколько детских площадок, поругаться на закрытые ворота школы во дворе – только через них можно было быстро перейти к дороге, а потом сделать несколько кругов среди типовых плиточных многоэтажек. Оля крепко держала коляску и недовольно поглядывала в сторону шумных подростков, курящих на качелях. Софа же рассказывала про университетские будни, иногда проговаривала ответы, которые предстоит дать на завтрашнем семинаре. Ей всегда было так просто разговаривать, и только на филфаке пришлось признать, что слова – это инструмент, начало, конец и объект оценки.
Этим вечером Оли не было рядом. Были потертые бока панелек, были свежевыкрашенные лавочки и окурки от сигарет с кнопками. Софа устало взглянула на табличку «Окрашено» и уселась на металлический заборчик, прежде подоткнув под бедра ткань своего пальто. Просьбу Оли она, конечно, приняла как данность. Для неё и так было сделано достаточно, и как настоящая подруга, Софа не могла игнорировать Олю, если дело касалось чего-то серьёзного.
– Лиль, привет, – тихо начала она, крепко прижав телефон к щеке.
– Привет, цветочек. Ты прочла моё сообщение, так ведь? Если нет, то я глубочайше извиняюсь, – Лиля прервалась и крикнула что-то в сторону. – Мои планы изменились, ехать на Лиговский уже нет нужды.