Но прежде Софа посмотрела на время, перевалившее за десять часов вечера, и подумала, что Киря может спать. И что, возможно, Оля прекрасно живет и без софиной любви.
Открытая вкладка друзей мигала знаками тех, кто был в сети. Взгляд выхватил профиль с размытой фотографией. «Петр Каменев». А было время, когда он всегда находился выше всех в списке «важные», а диалоги не начинались с «привет». Они учились в одном классе, танцевали на выпускном и одинаково закатывали глаза, когда учителя называли их «парочкой». Но Петя ушел в колледж и стал работать, а Софа уехала в Петербург получать высшее образование и пробиваться к лучшей жизни. И если лучшая жизнь – это три тысячи рублей, горелые овощи и тоска по утраченному, то где-то Софа точно просчиталась.
Она тоскливо взглянула на свой ужин и нажала на профиль Пети. В этот момент по ушам ударила громкая музыка – интервью закончилось, пошла реклама перед следующим видео. Софа медлила, хмурилась и в итоге отложила телефон. Она не помнила, как ощущались прикосновения Пети Каменева.
В горле стало липко, еда застыла где-то под ребрами. В последний раз так глухо и опасно было в одиннадцать лет. Когда Софа перестала спать с мамой. До отъезда в Петербург жить приходилось в маленьком домике на окраине Брянска, в огороде всё постоянно затягивало одуванчиками по весне, а за выгоревшим на солнце забором шла шуршащая изрытая дорога. Забор помнился Софе светло-голубым, хотя бабушка настаивала на том, что его всегда красили в серый. Но настаивала она недолго – чаще спала или стонала от гниющих заживо пролежней.
Бабушка мучительно болела, но хваталась за эти муки. В её комнату Софу почти не пускали, подсмотреть получалось только когда мама приходила обмывать и переворачивать тело собственной мамы. Так что всё детство Софа жила в родительской спальне – по факту она располагалась в крытой веранде. Летом можно было гулять просто раскрыв окна, а зимой спать приходилось под четырьмя пледами. И Софа одинаково хорошо помнила всё это. Мама приходила с работы сразу же с тарелочкой мытой клубники, падала на постель с глубоким «ух». У порога стояли её туфли, через распахнутые окна в комнату стекалось закатное пламя, а руки так и липли от сладкого сока. И этими пальчиками – сморщенными, красноватыми, холодными – Софа тянулась к мамиными щекам, таким же ярким и блестящим, как ягодные бока.
Зимой же всё было иначе. Софа делала уроки прямо в постели, и мама приносила уже не сладости, а крепкий чай и сковороду с жареной картошкой. Она прекрасно знала, что Софа лучше останется голодной, чем спустится на ледяной паркет. Даже ради того, чтобы включить свет. И вот, часы за прописями, едва выступающими в морозных сумерках, наконец прерывались. Тени бежали обратно под трюмо, мама включала радиатор, и они ужинали прямо на краю кровати. И вкуснее молочной ряженки с крупными кусками масляного картофеля Софа не ела ничего и никогда.
По телу проскочил холод, плечи тряхнуло и Софа резко приподнялась на локтях, сбрасывая сонливость. А потом замерла, пытаясь понять, зачем это она её сбрасывает, если сейчас самое время спать. Вот ведь глупость! Софа спустила тарелку с остывшими овощами на пол и грубо ткнулась затылком в подушку. Хотелось обратно в грань небытия, где у неё был сплошной парад радости.
В одиннадцать всё стало иначе, бабушка умерла, мебель и шторы из её комнаты сожгли посреди огорода. А ночи стали пахнуть дешёвым сладковатым деревом и свежей побелкой. С тех пор Софа спала плохо. Она внезапно стала слышат стук – поезда с областной станции носились где-то далеко, но казалось, что они проезжаются прямо по позвоночнику Софы. Что стены вот-вот пробьёт гладкий металлический лоб, и всё перемешается под колёсами. И шкаф из спрессованных опилок, и жёсткий матрас, и светло-голубой заборчик.
– Да как бы вы ни назвали вот это вот, оно проституцией от этого быть не перестанет! – взвизгнуло где-то позади.
Софа потерла глаза и поднесла к лицу пальцы с крошками осыпавшейся туши. И за что там женщин осуждают сегодня?
– Только трусы и умеют снимать, пошло поколение! Вот у нас так не было, у нас только мужу такое показывали, и то не всегда!