– Можешь спать голым, если хочешь. Моя мама не узнает. То есть, это не обязательно... если ты не хочешь. Но я всегда хочу. Как и большинство парней, думаю.
Я дрожал и надеялся, что он не заметит.
Казалось невероятным, что он лежит так близко ко мне, голый, звук его дыхания доносился до моих ушей. Я пытался лежать неподвижно. Моё сердце некомфортно колотилось в груди. Я чувствовал такую неловкость и стеснение, что явно мог по–настоящему умереть на месте.
– Ну, спокойной ночи, – произнёс он после долгой тишины.
– Да. Тебе тоже.
Я повернулся на бок, спиной к нему. Я был твёрд как камень. Мне хотелось... ну, не знаю, чего мне хотелось. Чего-то. Я не осмеливался смотреть на него, или трогать его, или ещё что-то такое. Но думая о том, что он лежит ближе, чем в метре от меня, в чём мать родила... я едва мог дышать.
Через минуту я услышал шорох, пока он двигался. Его рука скользнула под моё одеяло, и он потянул за резинку моих трусов.
– Почему бы тебе не снять это? Иначе я буду чувствовать себя глупо, будто я какой-то извращенец.
Я перевернулся на спину. Без слов, я снял трусы и сунул их под подушку.
– Ночью в этой комнате всегда становится так жарко, – прошептал он.
– На самом деле, кажется, немного прохладно.
– Я лучше принесу халат, на случай если зайдёт мама или что-то ещё, – небрежно произнёс он. Он встал, раскрывая своё обнажённое тело, медленно подошёл в темноте к шкафу. Я смотрел ему вслед, жалея, что ничего не видно. Он вернулся, бросая халат рядом с нашей постелью, и сел на своё одеяло, не трудясь прикрываться.
Он посмотрел на меня.
Было темно, и сложно сказать, но я готов был поклясться, что у него стояк.
– Хочешь поговорить? – спросил он тихим голосом.
– Да, конечно, – сказал я.
– Ты когда-нибудь слушал Боба Сигера?
– Он ничего такой.
– Он довольно крут. У него есть одна песня, «Ночные движения». Боже, она так качает. Знаешь, он из Детройта.
– Правда?
– Да. Из Мичигана. Все эти длинные волосы... хотелось бы мне такие отрастить. Может, когда-нибудь отращу.
Он продолжал болтать ни о чём конкретном, всё это время сидя голый, явно не беспокоясь о том, что могут войти его родители, или что я могу увидеть его член. В конце концов, я сел, держа один угол одеяла на своих ногах.
– Иногда я думаю о том, чтобы сбежать, – произнёс он, подвигаясь ближе ко мне, будто мы устраивали заговор. – Мне хочется выбраться отсюда. Я хочу жить, приятель. Мне плевать на всё это дерьмо.
– Какое дерьмо?
– Это католическое дерьмо. Религия, приятель. Коммунисты. Молитвы с проклятыми чётками. Это просто чушь, друг. Всё это просто чушь. И если это конец света, кому какая разница?
– Это не конец света, – сказал я.
– Мама считает, что мы живём в конечное время. Хочет, чтобы я бросил школу.
– Правда?
– Она хочет, чтобы я сидел дома, учился на дому, и ещё что-то такое. Она считает, что не важно, хожу ли я в школу, потому что всё равно скоро всё закончится. Она считает, что общественные школы придумал сатана, и я потеряю свою душу.
– Твоя мама кажется довольно милой.
– Она чертовски сумасшедшая. Ты просто не знаешь.
– Что, если она права?
– Насчёт чего?
– Насчёт конечных времён?
– Полагаю, мы все попали. Но это не справедливо.
– Что ты имеешь в виду?
– Я хочу жить, Си-Си. В смысле, у меня никогда не было девушки. Я никогда не влюблялся. Я никогда не напивался. Я хочу жить! Я хочу что-нибудь делать. Не хочу всю жизнь провести в этом богом забытом городе.
– Куда ты хочешь уехать?
– Куда угодно. Может, на Аляску. Жить в дикой местности.
– Серьёзно?
– Иногда я об этом думаю. Знаешь, мы могли бы поехать вместе.
Он произнёс это с определённой серьёзностью, будто обнажая глубокие, тёмные секреты, которые не осмеливался рассказывать кому-то ещё. Или это всё моё воображение?
– Я никогда ни с кем не был, – тихо сказал он, когда повисла тишина.
Пока я сидел и думал, что это значит, он наклонился ещё ближе ко мне и положил руку мне на колено, в очень дружеском, небрежном жесте.
– Ты когда-нибудь был с кем-то? – прошептал он.
Я покачал головой.
– Ты вообще думаешь об этом?
– Да, – признался я, краснея.
– Когда-нибудь думал, что можешь захотеть заняться чем-нибудь с кем-то? Ты знаешь. Просто повеселиться. Потрахаться немного?
Я не был уверен, что это значит, но мой пульс ускорился.
– Боже, ты такой робкий, – сказал он, потянув за одеяло на моих ногах. – Чего ты так стесняешься? Боишься, что я увижу твой член?