– Сядь, приятель, – крикнул я, поднимаясь на ноги. – Пожалуйста, Чарли. Мы споём для тебя.
– Ты будешь петь, Си-Си?
– Мы будем петь, но ты должен сесть и хорошо себя вести.
– Но я не хочу, Си-Си. Я хочу к маме, Си-Си! Я хочу к маме! Я не хочу садиться!
Миссис Делия потянула его за руку, и он расплакался.
Мистер Харрис поднялся на ноги, будто намеревался уладить дела.
Я пошёл на сцену, не особо думая о том, что делаю, просто зная, что это нужно сделать. Я начал петь слова «You Are My Sunshine».
Чарли приостановил свою истерику, наблюдая за мной с пристальным вниманием.
Зал заполнила глубокая тишина.
Я снова пропел первый куплет, говоря Чарли, как сильно люблю его.
Чарли стоял, открыв рот, держа руки по бокам, заворожённый.
Миссис Делия и мистер Харрис оба повернулись посмотреть на меня.
Я забыл о сидящих там учениках, которые смотрели на меня. Забыл о мисс Кин, Луисе, Динне, других членах хора. Я просто пел для Чарли так, как делал миллион раз.
Тишина была глубокой, будто все перестали дышать.
Я начал петь в третий раз.
Это казалось правильным.
Мисс Кин присоединилась ко мне, затем хор тоже начал петь, затем многие ученики, сидящие на трибунах. Наши голоса звучали по спортзалу.
Чарли подошёл вперёд, чтобы встать у сцены, глядя на меня, на мои губы, на моё лицо.
Когда песня закончилась, я притянул его ближе, чтобы успокоить.
Кто-то начал хлопать, будто подумал, что это часть программы хора. Затем все начали хлопать и шуметь.
Чарли огляделся вокруг, изумлённый. Это вызвало больше смеха, но это был не злой смех. Ученики будто наслаждались этим.
– Ты будешь петь, Си-Си? – спросил Чарли.
– Сайрус замечательно поёт «Your Song», – сказала в микрофон мисс Кин. – Кто-нибудь хочет послушать?
На удивление, послышалось обширное согласие.
Мисс Кин повернулась ко мне с улыбкой на губах.
– Ты будешь петь? – снова спросил Чарли, провоцируя больше смеха.
Я вдруг почувствовал себя нехорошо. Когда все смотрели на меня, я знал, что буду казаться трусом, если не сделаю этого. Мисс Кин, чувствуя, что я принял решение, поправила одну из стоек с микрофоном, чтобы я мог сидеть за фортепиано и петь.
– Ты справишься, – прошептала она, отвернувшись к зрителям спиной.
Я сел. Чарли сел рядом со мной, улыбаясь. У меня дрожали пальцы. Я не знал, смогу ли заговорить, не говоря уже о пении. Я сыграл начальные аккорды. Чарли улыбался достаточно глупо, как заворожённый наблюдая за клавишами.
Я открыл рот, закрыл глаза и начал петь.
Я сбежал в песню. Были только я и Чарли, сидящие за фортепиано, как всегда, пока я пел и играл, а Чарли наблюдал и улыбался. Только когда дошёл до конца песни, я осмелился открыть глаза.
Аплодисменты были такими мгновенными и такими искренними, что у меня буквально перехватило дыхание.
Когда Олли поднялся на ноги, улыбаясь и хлопая как сумасшедший, я подумал, что он выставит себя дураком, но внезапно многие люди встали, и по спортзалу пронёсся какой-то рёв. Было так много криков и шума, что можно было подумать, что баскетбольная команда снова выиграла чемпионат штата.
Сияя, мисс Кин побудила меня встать и поклониться, принять эти аплодисменты.
Дрожа, я подчинился.
– А сейчас, – сказала она, возвращаясь на сцену, – в духе дня, Динна хотела бы осветить вашу жизнь, так сказать. Пожалуйста, похлопайте и поприветствуйте её на сцене.
Глава 37. Правда о Холокосте
– Не забудьте, что доклады о Восстановлении нужно сдать в понедельник, – сказал мистер Хэйнс, пока мы собирались уходить с урока истории.
Как и все остальные, я застонал. Эти десять страниц тянулись как настоящая «Война и мир».
Я задержался, пока другие ученики спешили выйти из кабинета.
– Сайрус? – произнёс мистер Хэйнс.
– Мне интересно, можно ли спросить у вас кое-что об истории.
– Конечно, можно. Дома сейчас всё нормально?
– Всё в порядке, – сказал я.
Мистеру Хэйнсу было сто лет, и у него было уж слишком много волос в носу – это вышло из-под контроля. Но он был нормальным. Честным. Я всегда удивлялся, когда получал обратно свои доклады и тесты и справлялся намного лучше, чем думал.
– Это про Холокост, – сказал я.
– Что о нём?
– Мой папа говорит, что его никогда не было.
Мистер Хэйнс посмотрел на меня самым странным взглядом. Будто хотел рассмеяться, но понял, что я совершенно серьёзен, а не шучу над ним.