Я огляделся вокруг. Большинство присутствующих были мамиными друзьями-католиками, некоторые нашими соседями; никто из папиной родни из Алабамы не приехал. Если верить папе, у них «не было ни горшка, чтобы справить нужду, ни окна, чтобы выкинуть этот горшок». У мамы было две сестры на Верхнем полуострове Мичигана, но они тоже не приехали. Мама разругалась со своей семьёй много лет назад, так она говорила сама.
Папа стал католиком по маминым просьбам, но у него не лежало к этому сердце.
Месса началась со звоном колокола.
Отец Дженкинс, в чёрной ризе и орари, прошёл в святилище в сопровождении двух алтарников в чёрных сутанах: Билла Уорзерса и Оливера Ковски. Обоих я знал по школе, Билл учился в выпускном классе, а Оливер в десятом, как и я. У Билла не на что было смотреть – по выражению его лица можно было сказать, что он довольно тормознутый и скорее предпочтёт охоту на кроликов или что-то такое – но Оливер... единственное слово, которое приходило мне в голову, это «красивый».
Можно было сказать, что я запал на Оливера Ковски.
Я жил ради уроков физкультуры. Мой шкафчик находился в нескольких шкафчиках от его, и я при каждом удобном случае бросал на него взгляды, всё время боясь возбудиться, и что это заметят другие парни. Он был голубоглазым блондином, с большими, очень красными губами и телосложением пловца. Шведские гены. Я ненавидел эти чёртовы шведские гены. Несправедливо, что некоторые люди так хорошо выглядели.
Хоть мы оба являлись традиционными католиками, в школе мы особо не разговаривали. В конце концов, он был с правой стороны города, и его отец работал в банке. По статусу я был чуть выше уличного мусора, и помимо всего прочего, мой отец был городским пьяницей. Я ходил в обносках и получал бесплатный ланч.
Он старался быть дружелюбным, но я всегда вёл себя молчаливо и неловко. Должно быть, он пришёл к выводу, что я полный неудачник. В голове я вёл с ним безупречные и плавные разговоры, но в тот момент, когда он подходил к моему шкафчику или садился рядом со мной на уроке и начинал говорить, я превращался в бормочущую массу. Удивительно, что у меня не капала слюна. Я понятия не имел, почему он хочет общаться с кем-то вроде меня.
Сейчас я наблюдал за Оливером, чувствуя, как в желудке шевелится нежеланная, но неоспоримая похоть. Он выглядел таким чистым в своей чёрной сутане и белом стихаре, таким ангельским, словно статуя Святого Алоизия. Оливер взглянул на меня, проходя мимо, нерешительно улыбнулся своими пухлыми губами, будто чувствовал, что не должен улыбаться на похоронах – особенно на похоронах моей матери – но хотел показать мне, что ему жаль.
Я покраснел, опустил глаза.
Он знал?
Он подозревал?
Я вдруг вспомнил маму в том сосновом гробу, который находился меньше чем в пяти шагах от меня, и почувствовал себя виноватым.
Рядом со мной заёрзал Чарли.
– Я хочу к маме! – очень громко воскликнул он, вставая и глядя через плечо на людей на скамьях. – Мама!
Папа зашипел, чтобы я его успокоил, будто считал, что люди ждут от Чарли хорошего поведения.
Отец Дженкинс повернулся и посмотрел в нашу сторону с выражением раздражения на лице.
Оливер тоже бросил взгляд через плечо, и на долгое мгновение наши взгляды снова встретились, и он будто говорил множество вещей, или хотел сказать, но я не был уверен, что именно.
Я заставил Чарли сесть рядом со мной, обвил его рукой и притянул к себе.
– Я хочу к маме, Си-Си! – вопил он, расстроенный, напуганный людьми, сосновым гробом и тем, как люди смотрят на нас. Он знал, что что-то не так. – Где мама, Си-Си?
– Тихо, Чарли, – прошептал я. Я взял его за руку и сжал её.
– Я хочу к маме! – прокричал он, отстраняясь от меня.
– Мама отправилась к Джон-Джону, – сказал я, протягивая руку поперёк его груди, чтобы удержать его на месте.
– Перестань, Си-Си! – пробормотал он, пытаясь отодвинуться от меня. – Я хочу увидеть маму! Я хочу узнать, где мама! Я хочу знать, Си-Си! Твоя должен мне сказать!
Он снова встал.
– Сядь, Чарли, – уговаривал я.
– Не буду садиться! – ответил он. – Не собираюсь, и ты меня не заставишь, Си-Си! Ты не можешь меня заставить! Мы не грёбаные коммунисты!
Среди скамеек послышались вздохи.
Папа схватил Чарли под руки, будто собирался поднять его с ног и выбросить в ближайшее витражное окно.