Я пожал плечами.
– Ну, – сказала она, подвигаясь ближе ко мне, оглядывая гипс на моей руке, – надеюсь, мы со всем разберёмся и вернём на круги своя. Теперь тебе нужно переживать только за уроки. Мы с твоим отцом... ну, с твоим будущим отцом... думали о возможности домашнего обучения. Оливер говорит, что ему нравится в школе, и я думаю, тебе тоже, но это может подойти для младших. Как думаешь, Сайрус?
– Не знаю, – признался я.
– Я понимаю, что с вашим Чарли сложно. Ваша мать была довольно занята. Я ожидаю, что ты будешь помогать мне с ним, пока я не научусь с ним обращаться и управляться. Ты ведь поможешь?
– Я буду заботиться о Чарли, – пообещал я. – Не переживайте об этом.
– Я не переживаю, дорогой. И не хочу, чтобы ты о нём заботился. Это будет моей работой. Но я надеюсь, что ты дашь мне подсказки, чтобы всё облегчить. Я так понимаю, ему нравится, когда ты ему поёшь.
– Ему нравится «You Are My Sunshine».
– Знаешь, Сайрус, как традиционные католики, мы обязаны приглядывать за своими. Я сказала мужу, что даже слышать не хочу о том, что вас, дети, отправят под опеку штата. Конечно, за Железным занавесом так и делают, позволяют государству воспитывать этих бедных детишек, но мы ведь не коммунисты, так?
– Так, мэм.
– Я хочу, чтобы ты знал, что можешь поговорить со мной, Сайрус.
– Да, мэм.
Она забавно улыбнулась мне.
Кей стояла прямо за мной, будто чтобы спрятаться от этой странной женщины.
– А ты как, мисс Кей? – спросила миссис Ковски, наклоняясь, чтобы посмотреть Кей в лицо. – Ты такая красавица. Сколько тебе уже лет?
– Мне восемь, – тихо сказала Кей.
– Уверена, ты скучаешь по своей маме, да, милая?
Кей не ответила.
– Ну, Рим не сразу строился, – просто сказала она, выпрямляясь, оглядывая нас обоих, будто проверяла. Это был очень материнский взгляд, материнское действие. Одна последняя проверка места, прежде чем идти за дверь. Волосы причёсаны? Лицо чистое? Шнурки завязаны? Всё чисто до скрипа? Никакие сопли из носа не торчат?
– У вас есть всё необходимое? – спросила она, глядя на меня.
– Да, мэм.
– Ну, полагаю, это всё, – сказала она, пока Оливер и Чарли складывали последние пакеты. – Оливер, поможешь Сайрусу дойти до машины?
– Конечно, мама, – сказал он.
Он улыбнулся мне, взяв под локоть.
Я хотел разделить его энтузиазм, но мне было плохо от необходимости покинуть дом, зная, что я могу больше никогда в него не зайти. Джордж разберётся с мебелью и другими вещами, вроде маминого пианино, но через месяц или два он переедет, и это будет больше не наш дом.
Все мамины вещи исчезнут. И папины. Старая дровяная плита. Покатое крыльцо, которое держалось на соплях. Ванная со старомодной ванной. Все мамины статуэтки. Все наши жизни будут брошены на обочину, как бесполезный мусор.
– Идём, приятель, – с добротой сказал Оливер. – Всё будет в порядке.
Я залез рукой в карман и почувствовал знакомую, успокаивающую форму твёрдого пластикового Иисуса.
Глава 10. Почему тебе страшно?
– Приятель, чего ты плачешь?
Оливер сел на край кровати, которую я делил с Чарли. Он смотрел на меня в мягком свете ночника.
– Прости, – тихо сказал я, не желая разбудить Чарли, чувствуя себя потерянным во всём этом новом окружении – потерянным, одиноким, не в своей тарелке.
– Эй, эй, эй, – произнёс он, беря меня за здоровую руку.
Было около полуночи, а я не мог уснуть. Гипс на моей руке чесался как сумасшедший. На ноге гипс не чесался, но кости ныли и пульсировали.
– Почему ты плачешь, приятель?
– Мне страшно.
– Почему тебе страшно?
– Не знаю.
Это была правда. Я не знал. Но это ощущение распутывания, треска по швам, соскальзывания по какому-то широкому склону в темноту и пустоту – это ощущение окатывало меня как цунами.
– Всё исчезло, – сказал я.
– Что исчезло?
– Мои родители. Мама. Папа. Наш дом. Наши жизни. Всё просто... исчезло. Я будто даже больше не знаю, кто я.
– Ты это ты, Сайрус. Ты Сайрус Худ.
– Но я не знаю, кто это.
– А ты как думаешь?
– Какой-то идиот.
– Не говори так, приятель.
– Это правда. Какой-то идиот с идиотскими родителями и тупой идиотской жизнью.
– С тупым идиотским новым братом, который любит его больше всего на свете.
– Ты меня не любишь.
– Откуда ты знаешь?
– Как можно любить кого-то вроде меня?
– Наверное, мне нравятся недотёпы. Не знаю. Засуди меня. А теперь, может, ты ляжешь и постараешься заснуть. Может тебе стоит принять больше обезболивающего. Снова нога болит?