Возможно, отталкивающий обряд возымел свои результаты. Не зря же лоцман рассказывает, что к западу от Явы есть будто бы остров, где живут одни только женщины. Если кто-нибудь из мужчин решится ступить на его землю, то его убивают, точно так же как новорожденных младенцев мужского пола. На само собой разумеющийся вопрос, откуда вообще там берутся дети, рассказчик дает вполне определенный ответ — от ветра. Мы не знаем, вознамерились ли корабельный юнга Айамонте и солдат Салданьо изменить такое положение дел, когда дезертировали и спрятались на Тиморе. Остается лишь пожелать, чтобы им посчастливилось прожить необременительную жизнь, на которую они надеялись и которую вполне заслужили.
Лоцманы не упускают возможность рассказать их терпеливом слушателю о птице Рухх из арабских сказок. Здесь ее зовут Гаруда, живет она на высоких, до самого неба, деревьях, растущими в Китайском заливе на отдельных выступах суши, омываемых бушующими, свирепыми стремнинами. Питается она буйволами и слонами, которых без труда доставляет прямо по воздуху себе на дерево. Помимо таких историй и захватывающих описаний трудностей, подстерегающих сборщиков ревеня в Камбодже, много говорится о легендарном богатстве китайского императора, о золоте, серебре и жемчуге. Пигафетта делает великое дело, когда записывает все «небылицы: и амазонки, и птица Рухх были на самом деле, одни — у Сокотры, другая — на Мадагаскаре. Только действительность была далеко не так прекрасна и беззаботна, как в тех сказках. Что же касается ревеня, он оставался в Европе на ближайшие два столетия высокоценимым, импортируемым из Азии лекарством. И наконец, то, что говорится об императоре Китая, задолго до того поведал Марко Поло.
Робкий вопрос, заданный Пенелопой в приведенном перед главой эпиграфе накануне плавания, в которое вступила <Виктория в ночь с десятого на одиннадцатое февраля 1522 года, кажется вполне оправданным. Моряки должны были пересечь весь Индийский океан из конца в конец, причем оставаться далеко в стороне от гаваней, предоставляющих португальцам, следующим в Индию, убежище и провизию. Парусный маршрут в 6000 морских миль отделяет их от мыса доброй Надежды, а оттуда — все 4000 морских миль до побережья Испании. Несмотря на то что такой переход по тем временам был исключительно смелым начинанием, превзойденным разве что Магеллановой одиссеей через Тихий океан, хронист первого кругосветного плавания посвящает ему лишь несколько слов. Мотивы его действий очевидны. Так же как он избегает упоминать имя Элькано, точно так же он пытается принизить и его деяние. для Пигафетты его *отрада и надежда, утешение и светоч угас у острова Мактан, он мало ценит то, что происходит после. Такое отношение несправедливо, ведь Элькано уже почти не имеет ничего общего с бывшим мятежником из Сан-Хулиана. И уж конечно, моряки, которые везут его домой, в первую очередь заслуживают того, чтобы их труд был по достоинству оценен.
13 февраля берег Тимора теряется из виду. Элькано велит взять курс на юго-юго-запад, чтобы достичь 40–41°. Он это предпринимает «из страха перед королем Португалии». Правда, такой курс приводит его одновременно в места, где господствуют южно-индийские антициклоны, влияние которых уже во вторую неделю марта доставит морякам много неприятностей. Юго-восточный пассат стих, шесть дней подряд западные штормы мешают поднять все паруса, поставлен только один, изодранный в клочья. В результате они попали в зону устойчивых западных ветров и вынуждены, напрягая все силы, крейсировать под штормовым парусом или беспомощно дрейфовать. Их верные спутники, голод и цинга, тут как тут. Плохо просоленное мясо стало слизистым и червивым и издавало отвратительный запах, вода протухла.
Однажды, 18 марта, увидели вздымающиеся из воды контуры какой-то земли — то был остров Амстердам или остров Святого Павла. Но все попытки достичь его ни к чему не привели. Не удавалось ни приблизиться к острову, ни продвинуться вперед. Прошло целых два дня, а манящий остров по-прежнему недоступен, но потом корабль снова движется вперед, все убыстряя ход. Во всяком случае, так считает кормчий Франсиско Альбо, пытавшийся в апреле установить пройденное расстояние, оказавшееся, по его подсчетам, весьма значительным. С каждым днем ошибки в расчетах, которых без знания географической долготы просто невозможно избежать, множатся. Таким образом, оказалось, что «Виктория» в действительности находилась на 700 морских миль восточнее, чем предполагал Альбо. 5 мая он решил, что уже миновали мыс доброй Надежды. Через три дня на горизонте появилась земля: беспорядочные цепи холмов, частично поросшие темным кустарником, частично с оголенными песчаными склонами.
То, что в иных случаях встречают с ликованием, сейчас внушает ужас. два дня корабль следует на северо-запад, казалось, опасный мыс должен быть давно позади, но изможденные мореплаватели вынуждены признать, что находятся всего лишь у юго-восточного побережья Африки. По-видимому, река, в устье которой они через день бросили якорь, — это сегодняшняя Кейскама. В ее окрестностях тщетно разыскивают съедобные растения и дичь, поэтому кое-кто впадает в уныние.
«Некоторые из нас, будь то больные или здоровые, потребовали править в гавань, названную португальцами Мозамбик. Они настаивали на этом потому, что корабль набрал много воды, что мы страдали от стужи, и особенно потому, что мы питались одним только рисом и водой, так как из-за недостатка соли все мясо протухло и кишело червями. Но другим все же честь была дороже жизни, и они решились плыть в Испанию, даже если это будет стоить им жизни.
Моряки без того на грани гибели. Следуя вдоль побережья в южном направлении, с колоссальным трудом удается избегать остроконечных пагубных рифов. Довольно часто столбы дыма выдают, что местность обитаема, но пристать к берегу мешают утесы, сплошь усеявшие все подступы к нему. Возникает впечатление, что мыс обогнуть вообще невозможно. Волны высотой с гору да ледяные воющие ураганы продолжают игру с каравеллой. 16 мая сильный порыв ветра срывает с ее фок-мачты стеньгу и прикрепленную к ней рею. И тем не менее через три дня изнуренные, измученные непрерывной работой у помп люди на корабле, частично лишенном такелажа, обогнули предгорья мыса доброй Надежды. Попутные ветры понесли корабль на север, но мукам не пришел еще конец, поскольку скудное питание на борту — рис и вода — не могут их даже уменьшить. С щемящей тоской думают моряки об острове Святой Елены, дарующем возможность отдыха проплывающим мимо португальцам. Там, конечно, подстерегают каперы. Но жажда жизни пока сильнее отчаяния. Однако долго продолжаться так не может. В ближайшую неделю умирает двадцать один человек — испанцы, португальцы, индонезийцы. Их спутникам недостает сил подобающим образом похоронить умерших. Страдания притупляют чувства. Пигафетта равнодушно смотрит, как выбрасывают за борт трупы, и делает только одно наблюдение: лишь тела христиан тонут с обращенными к небу лицами.
Даже те, для кого честь дороже собственной жизни, вынуждены признать, что очень скоро жестокое море поглотит и их самих, и их имена. Принимается решение плыть к островам Зеленого Мыса, чтобы сторговать там провизию и африканских рабов, которые в дальнейшем будут обслуживать помпы. Таким образом, 9 июля мореплаватели достигли острова Сантьягу, занятого португальцами. Моряки говорят, что прибыли из испанских владений в Америке, в районе экватора попали в сильный шторм, который искорежил их корабль и пригнал его сюда. Покупаются две полные лодки провианта, и хотя это один только рис, но все же спасение. Пигафетта просит товарищей, отправляющихся на берег, узнать, какой здесь день недели. Ответ всех изумляет — четверг. Но судя по записям в дневнике хрониста и по данным кормчего Альбо, сейчас должна быть среда. Что же, они ошиблись и уже достаточно длительный срок все церковные праздники отмечают не в те дни? Эта мысль приводит их в отчаяние. Только позже кругосветные мореплаватели узнают, что выиграли день, так как двигались вслед за солнцем, следуя по тому же пути, который совершает наше светило.
Матросы Андрес Бланко и Эстебан Бретон в рисе больше уже не нуждаются. И ни в одном списке тех, кто первыми обогнул земной шар, не встретишь их имена, между тем они тоже достойны этой чести, так как меридиан Севильи давно пересечен. Остальные нездоровые члены экипажа поправляются медленнее, чем хотел и мог бы себе позволить Элькано. Поэтому 14 июля он решается еще раз направить лодку к берегу, чтобы теперь доставить хлеб, мясо и рабов. Поскольку испанцы не располагают достаточным количеством денег, они берут с собой три центнера гвоздики. Один раз торговля завершилась удачно, во второй раз лодка назад не вернулась. Элькано подозревает самое худшее, всю ночь ждет и не следующий день смело входит в гавань, которую до сих пор избегал даже на отдалении. Но те тринадцать человек, двенадцать европейцев и один индонезиец, давно арестованы. Их выдала гвоздика. Некоторое время Элькано ведет переговоры с португальцами, потом замечает, что четыре каравеллы готовятся начать охоту за Викторией. Он спасается бегством, и истерзанной команде и дряхлому кораблю удается уйти от преследования. Их осталось всего лишь двадцать два — восемнадцать европейцев и четыре индонезийца; слишком мало, чтобы управлять каравеллой; все, по словам Элькано, «измождены до такой степени, что невозможно себе представить». Но свершается чудо. 15 августа корабль проходит между островами Фаял и Флориш из архипелага Азорских островов, а 4 сентября взору открываются крутые скалы, мерцающие светлыми красками. Это мыс Сан-Висенти — юго-западная оконечность Пиренейского полуострова.