Даже сияющее, голубое, вечернее, весеннее небо и мягкий ветерок, который дул на улочках - погода, которая обычно окрыляла меня, ничего не могло в этом изменить.
Дома будет неприятно, к этому я должна была быть готова. С другой стороны то, что меня там ожидало, не было ничем новым и я в принципе ничего нового не сделала, а "только" без разрешения занялась паркуром. При этом я даже получила для него основное разрешение, хотя ранее несколько раз тайком тренировалась. Для моих родителей это должно быть было двойное злоупотребление доверием.
Мне не нужно было дурачить себя, это было хуже, намного хуже, чем раньше. Но в тайне я надеялась на хороший поступок Леандера. Он должен был осознать, что зашёл слишком далеко и что-нибудь предпринял, что настроит моих родителей к примирению.
Пока он в решающие моменты всегда понимал, что было правильно, а что нет, и иногда даже спасал мою шкуру. И в этот раз он поступить также. Он просто должен!
Но как только я повернула ключ и зашла в коридор, я почувствовала, что мои надежды были напрасны. Было слишком тихо. И слишком темно. Из папиного подвала с трупами не проникало света, это означало, что он был наверху в квартире, с мамой, чья Alfa Romeo стояла во дворе.
Они ждали меня там, вдвоем. Я остановилась. На один момент у меня появилось искушение сделать ещё круг, обойдя квартал. Но чем больше времени проходило, тем сильнее они распыляться со своей взбучкой. Поэтому я стиснула зубы и промаршировала в квартиру, где было также темно и тихо, как на лестничной площадке. Моё сердце всё ещё болезненно сжималось, когда я приходила домой, и не раздавалось никаких шажков собачьих лап на гладких деревянных досках, но Могвай сейчас тоже не смог бы меня спасти.
- Привет, я вернулась! - крикнула я. Никакой реакции. Но они были здесь, я это чувствовала. И что теперь? Может попытаться закрыться в своей комнате? Нет, это было глупо и всё равно ничего не принесёт.
Я не натворила такого большого дерьма, как они думали, но я сваляла дурака и лучше встретиться с неизбежным. Я ещё никогда не была трусихой. Тем не менее, мне стало почти плохо, когда я открыла кухонную дверь и посмотрела в потемневшие лица мамы и папы.
- Я только тренировалась с моими ребятами. Больше ничего. Только занималась спортом, - начала я быстро защищаться, прежде чем один из них мог меня атаковать. - Это ведь не преступление, не так ли?
- Это нет, - ответил папа ледяным голосом и подвинул кошелёк, который лежал под его рукой, на середину кухонного стола. Мамин кошелёк, тёмно-фиолетовый с розовыми швами.
Я посмотрела на него непонимающе, в то время как папиных губ почти больше не было видно, мамины надулись, один из её многих предвестников перед тем, как начнутся рыдания.
- Зато вот это.
- Что, "вот это"? - спросила я слабо. - Цвет? Да, это преступление, я тоже так считаю.
- Люси! - прогремел папа так громко, что я, испугавшись, отпрыгнула назад. Мама тоже вздрогнула. - Проклятье, Роза, нам нужно было дать ей другое имя, Люси звучит всегда мило, даже если выкрикиваешь его, а она в последние недели и месяцы не милая! Совершенно не милая! - Я сделала ещё один осторожный шаг назад, потому что из папиного рта, при крике, вырывались фонтаны слюней. Он не привык к этому. Папа почти всегда оставался тихим и прежде всего он почти всегда выражался изысканно.
Только что он прозвучал прямо таки нормально, как и любой другой отец, а это напугало меня больше, чем тот факт, что я не знала, о чём он говорил.
- Почему ты это делаешь, Люси? Для чего тебе нужно столько много денег? Что ты на них покупаешь? - спросила мама сдавленным голосом. Её голос звучал так, будто она плакала, и не только десять минут. Возможно даже всё время после обеда.
- Я ... ничего. Я ничего не покупала. Вообще какие деньги? - Ах, чёрт, зачем я спрашивала? Собственно я точно знала, что здесь происходило. Из маминого кошелька должно быть были взяты деньги и скорее всего не только пять или десять евро.
Видимо господину фон Херувим снова понадобился новый, роскошный лосьон для бритья. Почему он его не "одолжил" как до сих пор? Я никогда не считала, что это хорошо, но по крайней мере невидимого вора нельзя было поймать, и если Леандер утверждал, что никогда не одалживал вещи в одном и том же магазине и что боссы парфюмерно-галантерейных магазинов и без того купались в богатстве, я хотела верить ему.
У меня у самой не было денег для его роскошных причуд. Моих карманных денег вот-вот хватало на то, чтобы покупать ему иногда что-то из одежды. О продуктах за уходом своего тела он должен был заботиться сам.
- Это всегда одно и тоже, - сказал папа, качая головой, и бросил на маму страдальческий взгляд, которая позеленела в лице, как будто ей также плохо, как и мне. - Она что-то вытворяет, отрицает это ... Я не могу и не буду выколачивать из неё правду. Никогда.
Застонав он закрыл глаза и провёл обеими руками по своей полулысине.
- Люси, последний шанс. Скажи нам, почему ты украла деньги и что ты с ними сделала.
- Я не воровала денег. И это верно, ты не можешь выколотить из меня правду, - ответила я тихо, но при этом не смотрела на него, потому что иначе начала бы реветь. Вместо этого я прикусила губы до боли. Говорить я больше не могла.
- Боже, она такая упрямая, от кого у неё только это ... - прошептала мама. - Я не знаю, что мне делать.
- Хорошо. Люси, у тебя был шанс. - Папа вернулся к своему обычному, тихому, невозбуждённому тону, но пульсация на его виске подсказала мне, что это стоило ему невероятно много сил. Я бы предпочла, что бы он орал на меня. - Ты его не использовала. Домашний арест. Три следующих месяца. Карманные деньги отменяются. А о паркуре можешь забыть, пока не станешь совершеннолетней и у тебя не появиться собственная квартира, где ты сможешь делать то, что захочешь.
- Нет. Нет! - Теперь это была я, кто орал. - Я не брала чёртовых денег, мне ничего не нужно, всё, что мне нужно, это мои ребята и ...
Ой-ой, как же это прозвучало? Но играло ли вообще это ещё какую-то роль? Моя жизнь закончилась. Три месяца домашний арест? Никакого паркура в качестве компенсации? Каждый день выносить капризы Леандера, который делал всё ещё хуже, чем уже и так было?
- Да пошли вы! Оба! - закричала я взбешённо, убежала в сою комнату, бросила рюкзак в угол и так сильно пнула дверь шкафа, что на ней появилась хорошо заметная трещина.
Но это только пробудило во мне желание, пнуть её ещё раз, да, и с удовольствием ещё и в третий раз, в то время как я почувствовала, что мама и папа последовали за мной и ошеломлённо смотрели на моё неистовство на значительном, безопасном расстоянии.
Что они при этом не видели, был Леандер, который стоял неподвижно в углу между кроватью и окном и не обращал на меня внимания - да, он даже опустил веки вниз. Сердито я схватила подушку и бросила её ему в лицо, но он по-прежнему не шелохнулся. За ней последовало всё, что мне попадалось в руки, мой медвежонок, пара ботинок, компакт-диски, ручки и в конце концов маечка, которая в течение одной мили секунды оставалась висеть, как белый флаг перемирия, на левом ухе Леандера, прежде чем она неторопливо опустилась на пол.
Лишь мамино громкое всхлипывание снова привело меня в чувство. Несмотря на неё, я навалилась на дверь, чтобы закрыть её; я больше не могла выносить их обеих. Но меньше всего я могла выносить Леандера.
- Ты мудак! - заорала я на него, что услышали мама и папа и из-за этого должны были подумать, что я имею в виду моего собственного отца, но я не могла себя контролировать.
Мне было очень сложно удерживаться от того, чтобы больше не бросаться вещами. Леандер оставался стоять, будто оцепеневший, и только бросил косой взгляд на майку у его ног. Потом его глаза снова направились мимо меня.