Все вместе без колебаний ответили:
— О шторах!
Марлоу вздрогнула.
Хани кивнула и подняла палец:
— Именно!
На каждом окне стали спускаться бархатные занавески цвета слоновой кости. Марлоу сделала шаг вперед — одна из занавесок, как призрак, задела ее, устремляясь к полу. Марлоу взглянула на свой бокал. Он тоже уже был пуст. Сеть установила для актеров лимит — два бокала, если только опьянение не прописано в сценарии. Когда кто-то пробовал обратиться за третьим — а Жаклин предпринимала такие попытки постоянно, — подсобные рабочие на корточках подкрадывались к актеру в его собственном доме и похищали бокал в тот момент, когда его ставили на стол.
Так что дома Марлоу пришлось бы остановиться.
Но она не дома, подумала Марлоу, поймав взгляд направлявшейся к ней официантки. И останавливаться ей не нужно.
Следующим утром она проснулась в своей пижаме, так чинно лежа в гостевой кровати, словно задремала над книгой. Но волосы надо лбом взмокли, а желудок так пульсировал, словно туда переместилось сердце. Что же касается сознания, то вспомнить события вчерашнего вечера не удавалось. Все часы между речью Хани и рассветом, который пришел на смену неохотно уступающей ему серости за окном, провалились в яму беспамятства.
Марлоу втянула воздух и попыталась собрать кусочки ночи воедино.
Люди начали узнавать ее даже в маске и желали ей удачно скрыться от погони. Рассказывали свои истории, связанные с «Истерилом».
— Я начал принимать его после того, как не получил первый приз на школьном конкурсе красоты, а это было просто смешно, — поделился один парень. — Все подстроил другой чувак, который меня ненавидел. — Он помолчал и допил свое пиво. — Короче, корону надели на другого парня, а мне родители сделали такую же на заказ.
В какой-то момент она оказалась в толпе на кухне рядом двумя мужиками, приземистыми, густобровыми и словно скроенными по одному лекалу.
— Ты что здесь делаешь? — спросил один другого. — Мама тебя убьет.
— Нет, что ты здесь делаешь, Барри? — огрызнулся другой.
Первый придвинулся ближе и зашипел:
— Я тебе не Барри. Меня зовут Шейн.
В углу лицом к закрытому шторами окну сидела женщина и ужасным голосом пела песню — совсем не ту, что грохотала в это время в квартире.
Кто-то обратился к Марлоу:
— По-моему, ты психическая, но все равно тебе надо это попробовать.
Марлоу взяла то, что ей вручили, — тонкий черный предмет в форме ракеты — и втянула воздух из отверстия в нем. Он имел землистый кислый вкус.
В середине комнаты стояла белая картонная модель гипотетического города любителей приватности, где люди перестанут следить друг за другом, откажутся от девайсов и в буквальном смысле сосредоточатся на себе.
— Похоже на захолустный поселок, — с огорчением сказала двадцатилетняя блондинка, и Марлоу засмеялась, сама не зная почему.
Через несколько минут они с блондинкой, взяв друг друга под руки, пили мохито.
— Однако я думаю, что смогла бы полностью уйти в частную жизнь, — сказала блондинка, когда они опустили стаканы.
Ее высокая подруга взбила волосы и фыркнула:
— Не заливай, Дженна. Ты даже адреса своего наизусть не помнишь. Куда тебе полное «четыреста четыре».
— «Четыреста четыре», — рассеянно повторила Марлоу. Где-то она это слышала, но мысли были затуманены содержимым запотевшего стакана. — Что это значит? — спросила она.
Высокая девушка начала отвечать, но тут блондинка Дженна наткнулась на модель будущего города и раздавила рукой целую улицу.
Хани весь вечер бродила между компаниями и повторяла свою речь частями. Размахивая пустым хвостом креветки, она напоминала гостям: если им нравится сегодняшнее самоощущение и они хотят чувствовать себя так всегда, то им следует стать пайщиками в одном из пятидесяти коттеджных поселков, которые строятся в данный момент. Тамошние жители, обещала Хани, полностью выключены из Сети. Больше никаких девайсов. Никакого федерального интернета. Все взаимодействия с правительством — налоги и прочее — проводятся без огласки через главный офис: эта услуга включена в плату за проживание вместе со стрижкой лужаек и уборкой снега.