— Можешь пойти сегодня с нами, если хочешь, — произнесла Грейс, но Марлоу видела, как сильно та надеется на отказ.
И она сказала, что у нее не получится, и добавила первое, что пришло в голову: она договорилась провести вечер в другой компании.
— С кем? — поинтересовалась Грейс.
Марлоу почувствовала тревожный толчок в груди.
— С Евой, — не задумываясь, ответила она. Это имя было отчеканено на прикрученной к стене над раковиной емкости с розовым сопливым мылом.
Грейс бросила взгляд на диспенсер и снова посмотрела на Марлоу.
— С какой Евой?
Кто бы знал, как ей в голову пришла столь нелепая фамилия.
— Три, — услышала свой голос Марлоу и молча произнесла все возможные ругательства, какие вспомнила.
— Ева Три? — Грейс вынула из кармана блеск для губ мандаринового цвета. По рекомендации Хани она теперь красилась им каждый день.
— Ты ее не знаешь, — сказала Марлоу. Она наклонилась над раковиной, пытаясь скрыть от зеркала свое горящее лицо. — Мои родители дружат с ее предками. Она только что переехала в Пизмо-Бич. Из Парижа.
Через неделю после того, как Марлоу выдумала Еву Три, в школе состоялась первая в году дискотека. Марлоу не хотела идти, но Флосс настояла.
— Моя обязанность — воспитать тебя сильной, — сказала она. — Я не позволю, чтобы ты сидела в четырех стенах из-за того, что Грейс такая гадюка. — Железная материнская логика. Однако Марлоу заметила панику в глазах Флосс: девочка знала, что у матери были планы на вечер, и она совсем не хотела, чтобы дочь их нарушила.
И потому Марлоу пошла на танцы и стояла в стороне одна, прислонившись спиной к щербатой стене спортзала. Вошли Хани и Грейс в одинаковых нарядах, выбранных Хани: платья из ткани с розовыми индийскими огурцами, на бретельках и с тремя перламутровыми пуговицами на груди.
Когда за час до окончания вечеринки Грейс подошла к Марлоу, та уже знала, что ей следует сказать. Злоба копилась у нее в душе весь вечер, и пора было выпустить ее подышать воздухом.
— Такое же платье, как у Хани? — проговорила она, целенаправленно глядя на плоскую грудь подруги, подчеркнутую глубоким вырезом. — Подозреваю, это была не твоя идея.
Грейс опустила глаза на носки белых кроссовок, оформленные в виде раковины.
— Я хотела спросить, не согласишься ли ты продолжить вечер после танцев, — сказала она. — Можно пойти к тебе?
Так они проводили пятничные вечера до появления Хани: лежали на кровати Марлоу, свесив головы и подметая густыми длинными волосами ковер, и писали мальчишкам дразнящие сообщения. Сердце у Марлоу сжалось от неожиданной надежды, и она дала слово той стороне натуры, которую пыталась задавить.
— Ладно, — ответила Марлоу. — У нас полно чипсов и прочей ерунды. Я готова идти в любой момент.
— Супер, — сказала Грейс. Она подняла глаза, и Марлоу увидела в них вину.
— Супер, — повторила Хани, появившись словно из-под земли, и взяла Грейс под руку. — Я скажу парням. — И добавила: — И Еву Три тоже пригласи.
Они впятером пошли к дому Марлоу. Она впереди. За ней два мальчика, всеобщие любимцы, которые никогда не замечали Марлоу и Грейс до приезда Хани. Каждый из них некоторое время шел рядом с Марлоу, оценивая, представляет ли она интерес. Но ее тошнило от страха, а потому не хотелось ни улыбаться, ни флиртовать, и скоро оба отстали. Один раз Грейс прикоснулась к руке Марлоу, и та обернулась, чтобы услышать, что подруга скажет в свое оправдание. Но Хани тут же заканючила: «Грейсик, иди сюда», и Грейс снова пропала в тени.
Дошли до дома Марлоу, и все выстроились полукругом позади нее на ступенях крыльца. Марлоу скользким от пота пальцем набрала код на панели. Что скажет ее отец, увидев дочь в такой компании: Грейс с помадой странного цвета, мальчики, которых он не знает, и почти зрелая женщина из Аппалачей?
Но в доме было темно. Со сведенным судорогой животом Марлоу обходила с пультом в руках комнаты, включая свет. Странно, что Астона не было: она слышала, как родители договаривались, что он останется дома. Она была уверена, что, заметив выражение ее лица, он найдет причину вышвырнуть гостей вон. Она на него рассчитывала.
Когда Марлоу неслышно вошла в кухню, парни стояли у широко раскрытого холодильника, лившего призрачный свет и распространявшего холодок, доставали отцовское пиво и рассматривали этикетки.
— Уйма стариковского эля, — пробормотал зеленоглазый, театрально закатывая глаза. Его звали Тейлор. Качок, как и второй — Энджел, подстриженный высоким ровным «ежиком». Он закрыл холодильник и передал бутылку Хани.