— Не пущу! Пошли все вон!
— Господи, это еще что такое? — опешил доктор.
— Это мы берем на себя. — коротко сказал капитан и кивнул Юре.
Они вдвоем оттащили Евгению Сергеевну от двери, что сделать было совсем не просто, потому что она отчаянно вырывалась, брыкалась и выла, брызгая слюной.
— Идите скорей! — крикнул капитан доктору.
Мы вдвоем ворвались в операционную и увидели врача и медсестру, которые испуганно таращились на нас поверх марлевых повязок. На операционном столе лежал мужчина и тоже смотрел на нас круглыми глазами. Я была очень возбуждена, но подумала, что этого мужчину я уже где-то видела, а в следующую секунду вспомнила полного одутловатого человека, который обеими руками бросал землю на гроб Максима.
— Николай Петрович, в чем дело?! — пришел в себя хирург. — Кто вам позволил врываться?!
— Да вот, Валерий Андреевич, понимаете… — залопотал наш проводник, а я осматривала операционную и с отчаянием думала, что и здесь нет Алины.
В комнату стремительно вошел капитан.
— Да что это такое? — снова попытался возмутиться хирург, но увидев раскрытые милицейские корочки, замолчал и как-то съежился.
— Ее здесь нет. — повернулась я к капитану и тут робкий доктор Николай Петрович неожиданно спросил.
— А кто на втором столе? — и показал рукой куда-то за спины хирурга и онемевшей медсестры.
Капитан обошел остолбеневших медиков и через секунду поманил меня рукой. Действительно, за их спинами стоял второй операционный стол, даже скорее его можно было назвать каталкой, а на ней лежала моя Алька. Бледненькая и с закрытыми глазами.
— Боже мой, что с ней! — крикнула я.
— Что с ней?! — рявкнул на хирурга капитан.
Валерий Андреевич испуганно вздрогнул и даже попытался загородиться руками, так свирепо смотрел на него милиционер. Но все-таки пробормотал.
— Ничего пока, просто ей дали наркоз.
В этот момент мужчина на первом операционном столе, пытавшийся хоть что-нибудь разглядеть в этой суматохе, тяжело, с тупым стуком уронил голову на голубую простынку и затих. У капитана Сербылева округлились глаза, а хирург поспешил с разъяснениями.
— Ничего страшного, ему тоже ввели наркоз, просто только что подействовало.
* * *
Уже сутки, как мы вернулись домой. Алька благополучно вышла из наркоза, но почти все время спала и отказывалась от еды. Я бродила по квартире, постоянно подходила к кровати, чтобы убедиться, что Алина дышит, и ждала прихода Юрика. Он звонил несколько раз, справлялся о самочувствии моем и девочки, но говорил, что приехать пока не может, так как должен получить полную информацию о нашем деле.
Я снова подошла к кровати и опустилась на краешек. Алина спала не спокойно, бледные веки ее подрагивали, глазные яблоки за ними бегали из стороны в сторону. Лицо осунулось, а нос слегка заострился. Я смотрела на дочку Максима и острая жалось сжимала мне сердце. Именно в этот момент, когда Алина была такой беспомощной я поняла, что даже родную дочь я не смогла бы любить сильнее, чем этого чужого ребенка. Хоть я и была ей неплохой мачехой, но с этого момента для меня время падчериц и мачех прошло. Начинается время дочек и матерей. И тут Алина открыла глаза, поводила сонным взглядом по комнате и увидела меня. Наверное с моего лица еще не совсем сошло выражение щемящей любви, потому что Алька порывисто обняла меня и прошептала в самое ухо.
— Мама.
Мы ревели минут десять, размазывая слезы по припухшим физиономиям и глупо при этом улыбаясь.
— А ты меня усыновишь официально? — неожиданно спросила Алина.
— Нет. — помотала я головой.
— Почему? — опешила девочка.
— Потому что я тебя официально удочерю. — и мы снова разревелись, крепко обнявшись.
Юрик пришел, когда мы собирались пить чай. Кое-что о своем заботливом друге я Алине рассказать успела, поэтому знакомство самых дорогих мне людей прошло легко и спокойно. Когда все напились чаю, Юрик собрался приступить к захватывающему повествованию, но я показала ему глазами на Альку.
— Ну, Марин! — возмутилась она, а мой любимый мужчина поддержал ее, напомнив свои же собственные слова о том, что Алина уже большая и скрывать от нее ничего не нужно.
Так как о самом страшном во всей этой истории — смерти отца — Алька уже знала, то я смирилась и позволила Юрику рассказать при ней все. Привожу здесь его рассказ в чистом виде, опуская наши с Алиной «ахи» и «охи», а также всевозможные вопросы.
Евгения Сергеевна билась в истерике до тех пор, пока ее не посадили в милицейскую машину. Там она злобно замкнулась и молчала весь путь до нашего города. Даже в кабинете следователя поначалу отказывалась отвечать на вопросы, но, когда узнала, что ее сын Саша отходит от наркоза в этом же здании, ее прорвало.