Я дотащила ящики до дверей и оставила их там, чтобы сходить за машиной. Папа и я делили «Форд» седан 1921 года, который он снабдил тайниками и фальшивым полом в багажнике. Сбоку белыми буквами было выведено: Jefferson Market, а в салоне у меня всегда лежали пакеты с продуктами — на случай, если остановят. Я подъехала к гаражным дверям, заглушила мотор и выскочила наружу. Наклонившись в салон, я подняла сиденье, и в этот момент за спиной раздался низкий голос.
— Простите.
Я резко выпрямилась, сердце заколотилось — не дай бог федерал. Обернулась — и затаила дыхание.
Шейх. Он прислонился к кирпичной стене в трёх шагах от меня.
— Что ты здесь делаешь? — определённо не та роковая реплика, которую я репетировала.
— Искал тебя. — Он закурил сигарету «Фатима», зажав её между длинными пальцами, дым вился над его головой.
— Зачем?
— Хочу узнать, не поможешь ли ты мне. Мне нужен виски.
Капелька пота скатилась по груди.
— Почему ты решил, что я могу помочь?
Он затянулся, выдохнул — без спешки, с ленцой. Я уставилась на его губы, наблюдая, как они смыкаются и размыкаются вокруг сигареты.
— Я умею слушать в толпе.
Я внимательно на него посмотрела, пытаясь разглядеть глаза под тенью от шляпы.
— Сколько нужно?
— Может, ящиков десять. Это тебе по силам?
Я подняла подбородок.
— Да.
— Сколько берешь?
— Двести за ящик, — быстро подняла цену.
— И когда смогу получить?
— Хоть сейчас.
Он поднял бровь.
— Впечатляет. Ты привозишь товар на машине?
— Подробности не твоё дело. Ты получишь, что хочешь.
Уголок его рта приподнялся.
— Я всегда получаю, что хочу.
Он оттолкнулся от стены, и я инстинктивно прижалась к «Форду», чтобы не потерять равновесие. Жаль, что надела сегодня самую потрепанную блузку. Раньше она была красной, а теперь — скорее выцветший томат. Когда он подошёл вплотную, его ноги коснулись моих, и он плавно наклонился вперёд, опираясь руками на крышу машины с обеих сторон от меня. Воздух между нами зазвенел, и я ощутила каждой клеткой его близость. Я приоткрыла губы.
Улыбка на его лице стала шире.
— До встречи, мисс О’Мара. — Он выпрямился, слегка наклонил голову в прощальном жесте и ушёл.
— Минуточку! — Придумай что-нибудь — быстро! — Можно у тебя сигарету?
Он повернул обратно, достал из кармана пиджака золотой портсигар, открыл его и протянул мне «Фатиму». Я поднесла сигарету к губам. Его пальцы касались её. Его глаза не отпускали мои, пока он доставал зажигалку. Я вздрогнула, когда пламя вспыхнуло на её конце. Когда сигарета загорелась, я постаралась сделать затяжку, надеясь, что выгляжу при этом соблазнительно и уверенно.
Он кивнул и снова зашагал прочь, а я не могла придумать ни одного умного или изящного слова, чтобы его задержать.
— Подожди! — крикнула я, прикрывая глаза от солнца. — Как тебя зовут?
Он обернулся через плечо, но только улыбнулся уголками губ и скрылся за углом.
— Черт, — выругалась я, пнув колесо машины. Я слишком много открыла — и ничего не получила взамен. А он ведь знает моё имя. И что теперь? Вдруг он продаст мои данные какому-нибудь агенту сухого закона за углом? Я уставилась на сигарету, которую он мне дал, сделала затяжку и снова выругалась: — Черт, черт, черт.
— Курит и ругается, — раздался голос за спиной. — Может, тебе ещё плевательницу поднести?
Я резко обернулась и увидела Джои Лупо с двумя пакетами продуктов в руках и с дурацкой ухмылкой. Джои был моего возраста, какой-то там троюродный брат покойного мужа Бриджит, Винса, и один из тех типов, которые болтают без умолку, чтобы компенсировать свой маленький рост. Он как-то украл у меня из ящика трусы и брал с мальчишек по пенни за возможность взглянуть. С тех пор прошло пять лет, а я до сих пор его не простила.
— Ты что здесь делаешь? Я думала, ты в Чикаго уехал.
— Вернулся. Скучала?
Я затянулась и выдула дым прямо ему в лицо.
Он только шире ухмыльнулся.
— Всё такая же сладкая. Некоторые вещи не меняются. — Он поставил пакеты и потянулся к ящику. — Давай, Маленький Помидор, помогу загрузить.
— Не называй меня так.
Я уже собиралась сказать, что не нуждаюсь в его помощи, как из гаража вышел папа. Я тут же бросила сигарету на землю и попыталась отмахаться от дыма, но не успела. Папа позволял мне работать на него в бутлегерстве, но при этом был странно старомодным в вопросах помады и курения, и я не хотела слушать нотации при Джои.
— Фрэнсис Кэтлин О’Мара, я сказал — не курить, и я не шутил, — проворчал папа. — Мать твоя в гробу вертится, Господь упокой её душу. — Он перекрестился и поднял глаза к небу. — Видишь, Мэри, что эти девчонки со мной творят?
Я закатила глаза, проигнорировав раздражающий смех Джои.
— Мне двадцать лет, папа, а не десять.
Он смерил меня взглядом.
— Живешь под моей крышей — соблюдай мои правила.
Как же хотелось сказать: к чёрту твою крышу и твои правила — хватит с меня! Но я не сказала. Только прикусила губу и сжала кулаки от злости.
— И ради всего святого, двигайся уже. Вот список. — Папа вытащил из кармана сложенный лист бумаги и сунул мне его, после чего скрылся в гараже.
— Всё ещё живёшь с родителями, да? — Джои даже не пытался скрыть своё веселье.
— Заткнись. Если пришёл помогать, так помогай.
Я подняла второй ящик, и вместе мы погрузили ящики с виски в тайник под задним сиденьем, сверху положили продуктовые пакеты. Я завела машину и посмотрела на список.
— Куда едешь? — спросил Джои.
— Смит, боковая дверь. Хикс, через чёрный ход. Потом Кёлер. Последняя — Хеншо, и домработница хочет получить заказ до четырёх. — Я сморщила нос и сунула список обратно в карман. — Домработница. Прощай, чаевые.
Джои рассмеялся, порылся в кармане своих засаленных чёрных штанов и швырнул мне плитку шоколада.
— Вот тебе чаевые — поешь! Ты не выросла ни на сантиметр за три года — ни в высоту, ни в ширину!
Скрючившись, я включила передачу и поехала вперёд, искренне надеясь наехать ему на ногу. Кто он такой вообще, чтобы что-то говорить? Может, за то время, что я его не видела, он немного и окреп, но всё равно был ненамного выше меня. Сантиметров на десять, не больше. А эта его копна неухоженных каштановых волос только создаёт иллюзию роста.
Выезжая из переулка и двигаясь на север по Джефферсону в сторону Гросс-Пойнт, я снова ощутила ту же тревожную щекотку, что и после разговора с шейхом. Как будто я вошла в комнату и точно знаю — где-то там паук, и он наблюдает. Но я продавала виски почти каждый день в году. Почему теперь это должно быть по-другому, просто потому что клиент оказался немного загадочным и очень красивым? И всё же я чаще обычного оглядывалась по сторонам, пока разгружала товар и собирала деньги.
В домах Смитов и Хиксов мне даже оставили чаевые, но миссис Кёлер не хватило пяти долларов на обычный заказ.
— Просто занесите в магазин, как только сможете, миссис Кёлер, — сказала я ей. Она была хорошим клиентом, и мы старались никого не терять. Завтра может появиться другой бутлегер и предложить дешевле.
К четырём часам я уже ехала к особняку Хеншоу, а ощущение тревоги никуда не исчезло — зуд, который не проходит, даже если почесать. Но, наверное, если каждый день нарушаешь закон, немного нервов — это неотъемлемая часть жизни. Папа всегда говорит: в нашем деле хорошие инстинкты важнее хороших друзей.
На кухонную дверь особняка Хеншоу вышла не скупая домработница, а миссис Шмидт, повариха. Когда я поздоровалась, она обняла меня. Миссис Шмидт дружила с моей мамой, которая раньше была горничной у Хеншоу, до того как вышла замуж за моего отца. После маминой смерти при родах с Мэри Грейс, миссис Шмидт в течение года приносила нам еду и по выходным учила Бриджит и меня готовить. Мои сёстры подтвердят — Бриджит в этом преуспела куда больше.
— Как вы сегодня, миссис Шмидт?
— Ох, не люблю жаловаться, — сказала она, отпустив меня и потирая внушительную поясницу. — Но раз уж ты спросила…
Я едва сдержала улыбку, пока она перечисляла свои болячки, кивая и поддакивая с сочувствием. Наконец она перевела дух, и я поставила пакеты с продуктами на разделочный стол, а затем занесла в кухню последнюю коробку с виски и поставила её на чёрно-белый кафельный пол.