— Спасибо, детка. — Когда я выпрямилась, она откинула мне со лба прядь волос. — Такой чудесный цвет. Как солнечный свет, прошедший сквозь гранат. Зачем ты его обрезала?
— Так проще. Меньше возни.
— А твоя мать никогда не жаловалась на возню с длинными волосами, — сказала миссис Шмидт, скрестив руки на груди. — И не побоюсь сказать, ей бы это совсем не понравилось.
— Да-да, вы это уже говорили. — Раз тысячу, наверное. Я кивнула головой, с плохо подстриженным каре, в сторону ящика с виски. — Мне его в погреб отнести?
— Пусть стоит, я мальчику велю. — Она расплатилась за продукты, но мистер Хеншо получал свой алкоголь бесплатно — в обмен на то, что папа мог пользоваться старым причалом и сараем на краю его участка. — И перед тем как уйдёшь… — Она сняла с полки на кухне жестяную банку, достала купюру и вложила её мне в ладонь. — Мистер Хеншо велел передать это тебе.
Когда я увидела, что это пятьдесят долларов, у меня перехватило дыхание.
— Правда? А за что?
— Может, я обмолвилась, что ты сама платишь за медицинское училище.
— Ох, миссис Шмидт, спасибо! — Я обвила руками её круглый живот и чуть не задушила в объятиях.
— Пожалуйста, девочка. А теперь ступай, у меня продукты разбирать. — Смеясь, она выпроводила меня через чёрный ход, и я вприпрыжку побежала к машине.
Пятьдесят долларов! Этого хватит надолго — и на обучение, и на книги. Занятия начинались снова в августе, и удовольствие это было не из дешёвых. Папа не возражал против моего поступления в медучилище, пока я вела дом и держала сестёр в узде, но рассчитывать на его помощь было нельзя. Он твердил, что денег нет, но я подозревала, что просто не спешил их предлагать — чем быстрее я получу диплом, тем скорее он останется в доме один с девочками. Иногда мне хотелось прямо спросить, куда деваются все те деньги, что перекочёвывают в карманы Ральфа Букмекера.
Сидя за рулём, я с торжеством посмотрела на хрустящие пятьдесят долларов, прежде чем сунуть её в карман к мятым однодолларовым купюрам и мелочи, полученной от других клиентов. Но пока я ехала обратно к магазину, в голове начали крутиться мысли, на что бы я могла потратить такие деньги — новое модное платье с бисером или бахромой. Миленькая шляпка-клош или повязка на голову. Атласные туфельки для танцев.
И сколько месяцев аренды покрыло бы пятьдесят долларов? Я стиснула зубы. Мне ведь много и не надо — всего лишь однокомнатная квартирка с ванной. Свое пространство, где я могла бы делать всё, что захочу, без правил. Я подумала о шейхе — о том, как он расплачивался за сигареты пятидесятидолларовыми купюрами. Сердце забилось быстрее, когда я вспомнила, как он наклонился ко мне, достаточно близко, чтобы я почувствовала запах дыма на его дыхании.
Припарковавшись в переулке за магазином, я заглянула в окно, но увидела у кассы Джои, и потому направилась вверх по лестнице в квартиру Бриджит. Уже в подъезде меня ударил запах свежеиспечённого хлеба, а когда я увидела два каравая на кухонной стойке, у меня заурчало в животе.
— Хлеб готов, угощайся, — крикнула Бриджит из гостиной, где по радио играла I’m Nobody’s Baby. Напевая в такт, я отрезала два толстых ломтя и щедро намазала их маслом. В кулинарии Бриджит превосходила меня на голову, и я едва не застонала от удовольствия, когда вгрызлась в мягкий белый мякиш. Через минуту она зашла с двухлетним Чарли на бедре.
— А, это ты, — сказала она. — А я думала, Джои.
— Так мне теперь хлеб обратно положить? — промямлила я с полным ртом.
Она улыбнулась, и лицо её сразу стало не таким заурядным, даже симпатичным.
— Нет, можешь есть. Хочешь мясо? Джои принёс ветчину с Ист-Маркета.
Я покачала головой и доела первый ломоть.
— Я его видела внизу. Думала, он уехал в Чикаго.
Она посадила Чарли на жёлтый линолеум и нарезала ему хлеб.
— Уехал. Но мама заболела, и он теперь хочет быть поближе к дому. Я знаю, он тебе не по душе, но постарайся быть доброй. Он нам почти как родня.
— Он мне не родня.
— Он хороший парень.
— Он заноза в заднице.
Она сжала губы, передавая Чарли хлеб, и я решила сменить тему.
— Смотри! — Я облизала пальцы и вытащила из кармана пятидесятку.
Бриджит вытерла руки о запачканный передник и взяла купюру.
— Мать моя женщина! Где ты это взяла?
— Мистер Хеншо дал — на чай. — Я откусила второй ломоть хлеба. — Но папе не говори.
Наши взгляды встретились, было ясно — она всё поняла. Бриджит хранила мои чаевые у себя — в большом жёлтом конверте под матрасом. Я не то чтобы не доверяла папе, но мне было спокойнее, когда деньги лежали не в доме.
— Хочешь, добавлю к остальным?
Я замялась. Образ себя в расшитом бисером платье и атласных туфлях растаял, как дым.
— Думаю, да. — Я плюхнулась на стул у круглого кухонного стола и уронила лоб на деревянную столешницу. — Но, Боже, как же мне хочется потратить эти деньги на что-нибудь другое. На платье. Или туфли. Или аренду.
Она похлопала меня по плечу и ушла в спальню, примыкающую к кухне.
— Папа опять достаёт? — спросила она, вернувшись.
Я выпрямилась и пожала плечами.
— Мне двадцать лет. Я просто устала жить с отцом и терпеть под ногами двух маленьких сестёр.
Бриджит подошла к плите и помешала что-то в большом медном котле.
— У тебя своя комната. Это больше, чем было у меня, когда я жила дома.
— И что с того? Всё, что я там делаю — читаю и сплю. И то с трудом, потому что девчонки вечно вваливаются без стука. — Я выпрямилась и передразнила их писклявые голоса: — Тини, заштопаешь блузку? Сделаешь мне обед? Можно я надену твой синий свитер? Она меня достала! Она за мной ходит! Она меня ударила!
— Ну, не грусти. — Бриджит постучала ложкой по краю кастрюли и отложила её. — Молли закончит школу через три года, а к тому времени Мэри Грейс уже будет достаточно взрослой, чтобы сама за собой приглядывать. Вот тогда ты и будешь делать, что захочешь. — Она обернулась и хитро подняла брови. — В своей комнате и за её пределами.
— Но это же ещё целые годы! Я хочу немного яркости сейчас! — Я стукнула по столу кулаком.
— Поверь мне на слово: немного волнения — это ещё полбеды, — сказала Бриджит, кивнув в сторону гостиной, откуда доносились голоса её двух старших мальчишек. — Не вздумай делать то же, что и я.
Это правда. Бриджит забеременела до свадьбы, и папа тогда чуть с ума не сошёл от злости. Но всё же...
— Ради всего святого, Бриджит, да где мне взять такую возможность? Я уже месяцами никого даже не целовала!
— Так поцелуй кого-нибудь. — Бриджит расплылась в улыбке и плюхнулась на стул напротив. — А потом расскажи все пикантные подробности.
— Дело не только в этом, — продолжила я. — Утром я хочу вставать и идти на работу, а не разгребать погром. А вечером — вместо мытья горы посуды и раскладывания чистой одежды по комодам — я хочу танцевать и пить шампанское. Хочу надевать короткое платье и красить губы в алый цвет без того, чтобы папа на меня рычал. Хочу ходить по лучшим клубам с красивым кавалером, который будет подкуривать мне сигареты. Таким, как парень с рекламы рубашек Arrow, — мечтательно добавила я. — Или как шейх.
Бриджит рассмеялась.
— Шейх?
— Тот самый, что заходит за «Фатимами». Сегодня опять приходил — искал папу. — Я коснулась губ, всё ещё пахнущих маслом, представляя, как шейх касается сигареты своими губами.
Свет в глазах Бриджит тут же погас.
— Ах вот как.
— Ты знаешь, кто он?
Она резко вскочила, схватила веник в углу и стала яростно мести пол, попутно выгоняя Чарли в гостиную.
— Нет. Но мне он не нравится.
— С каких это пор? Мы же обе недавно млели от него, как от Валенсино.
— А теперь мне что-то не по себе от того, как он всё время появляется. — Она мела всё сильнее, не поднимая на меня глаз. — Он напоминает мне тех типов, что приходили к Винсу.
Меня снова охватило то самое беспокойство. Я знала, о каких мужчинах она говорит. В день, когда два года назад убили Винса, он поехал за мафиози по имени Биг Лео Скарфоне, чтобы забрать его из участка. Его застрелили прямо на тротуаре. Двадцать один выстрел.
Я сглотнула.
— Ты думаешь, шейх как-то связан с… тем, что случилось с Винсом?
— Я не знаю, Тини. Я его не узнаю. Просто на меня вдруг что-то нашло, вот и всё. — Наконец она перестала мести и посмотрела на меня, в глазах стояли слёзы. — Ты будь осторожна. Одно дело — немного волнения, а другое — бессонные ночи от тревоги за тебя. Поняла?