Я быстро вытерлась полотенцем и протянула его ему. Потом достала из шкафа халат.
— И оденешься, — сказала я, продевая руки в рукава и завязывая пояс на талии. Потуже.
— А потом?
Я обернулась. Он уже снова был в брюках, рубашка заправлена, всё застёгнуто, но кожа всё ещё пылала, волосы взъерошены… И от одного взгляда на него у меня внутри всё сжалось.
— А потом… потом мы можем продолжить переговоры.
Он потянулся ко мне, и теперь сердце у меня билось не от страха, а от ожидания. Когда он обнял меня, я положила ладони ему на грудь и поцеловала его — в первый раз за весь вечер. Его губы были тёплыми и мягкими, приоткрылись под моими, язык скользнул внутрь, дразня.
— Мне нравится с тобой договариваться, — прошептал он, потянувшись к поясу моего халата.
Я отстранилась.
— Потом. Телефон в прихожей.
Он поднял брови.
— А ты не хочешь проследить, чтобы я сказал именно то, что нужно?
— Я тебе доверяю.
Слова вырвались прежде, чем я успела подумать. Энцо посмотрел на меня с удивлением, но ничего не сказал и вышел из комнаты.
Когда он ушёл, я посмотрела в зеркало. Волосы были спутаны, лицо раскраснелось, как у него… Но взгляд зацепился за ожерелье. Камни у самой шеи искрились в свете лампы. Он купил это для неё. Почему? Потому что любил? Потому что её отец владеет винокурней? Это был знак привязанности или способ подсластить сделку? Кто она для него?
А кто я?
Никто. И никогда не стану кем-то.
Я потянулась к замку за шеей, сжав зубы от злости на саму себя. Что ты себе вообразила, глупая? Зарделась, губки бантиком, чуть ли не писаешь от счастья… Ты ему не доверяешь. И он тебе — тоже. Вы оба просто используете друг друга. И на этом всё. Хочешь поразвлечься? Ладно. Но не строй иллюзий.
Я положила ожерелье в коробочку. Голая шея горела от стыда. Я не должна была его надевать. Не должна была говорить, что доверяю. Он ведь только и ждал, чтобы воспользоваться этим. Закрыв крышку, я прижала её и поклялась, что больше никогда не надену эту чёртову побрякушку. Я отдам её обратно. А если вдруг увижу её на той маленькой мерзкой девчонке, так и скажу — где она побывала.
Схватив коробку, я выключила лампу и вышла из комнаты. Спускалась по лестнице, когда вдруг услышала, как Энцо начал кричать.
Я бросилась на кухню — он орал в трубку, ругался на итальянском, по крайней мере, я так решила. Потом с грохотом бросил трубку на рычаг и провёл рукой по волосам. Он буквально кипел от ярости. Таким взбешённым я его ещё не видела.
— Что случилось? — мой голос сорвался от паники.
— Мне нужно идти. — Не глядя на меня, он направился к входной двери.
— Эй! — Я схватила его за локоть. — Минутку. Так что с отцом? Его отпустят сегодня или нет?
Энцо закрыл глаза и шумно выдохнул:
— Что-то происходит. Но я никак не могу понять, что, чёрт возьми, это такое.
Он снова посмотрел на меня.
— Твой отец пропал.
Глава 16
У меня отвисла челюсть.
— Пропал?
Энцо кивнул, не сводя с меня взгляда:
— С утра. Хотя сам я только что об этом узнал.
— Ты хочешь сказать, он сбежал?
— Невозможно. Не без помощи.
Я не знала, радоваться ли тому, что он сбежал, или бояться, потому что он исчез без следа. А потом поняла, почему Энцо так внимательно на меня смотрит.
— Это не я, Энцо.
— Я не думаю, что это была ты. По крайней мере, я не думаю, что ты сама его вывела.
Я прищурилась.
— Но ты думаешь, что это была моя идея. Что я всё подстроила.
Он промолчал. И тогда я с размаху впечатала коробочку с ожерельем ему в грудь. Он поймал её обеими руками, лицо перекосилось.
— Обыщи дом, Энцо! Его здесь нет. Проверь, чёрт побери, гараж, магазин — мне всё равно! — Я ткнула пальцем ему в лицо. — Только перестань вести себя так, будто собираешься то соблазнить меня, то задушить.
Он злобно прищурился.
— А именно так я себя с тобой и чувствую.
Я влепила ему пощёчину. Сильно. По красивой физиономии, ярость кипела во мне бурей.
Мне хотелось ударить его ещё раз, но он схватил меня за запястье. Я подняла вторую руку — он перехватил и её. Коробочка с ожерельем с глухим стуком упала на пол. Мы сцепились, сбив телефон со столика в прихожей. Он быстро прижал меня к стене, сжав мои запястья по бокам от головы. Его дыхание обжигало мои губы, а в глазах пылала ярость — и страсть.
— А что теперь? — процедила я сквозь зубы.
— И то и другое.
Он впился в мои губы. Одну руку отпустил, а второй обхватил мою шею, пальцы впились в кожу, но воздух мне всё ещё поступал. Я должна была ударить его коленом, укусить, хоть что-то... Но вместо этого провела языком по его губам, ища его язык, так же безумно, как он сводил с ума меня.
Он отступил, опустил руки. Мы оба тяжело дышали.
— Найди его и приведи сюда, — потребовала я. — Деньги ты получишь, когда я увижу, что он цел. И забери это чёртово ожерелье с собой.
Не сказав больше ни слова, он поднял коробочку, резко развернулся и вылетел за дверь.
#
Наверху я сидела на кровати, словно окаменев, пытаясь осмыслить новый поворот. Папа пропал? Где он, чёрт возьми? И если он вдруг объявится здесь — что мне делать? Это будет выглядеть так, будто я солгала Энцо. И тогда он точно не выполнит свою часть сделки — не оставит мою семью в покое.
Я легла на бок, прижалась щекой к подушке и свернулась калачиком. В комнате всё ещё витал его запах, и я глубоко вдохнула его, словно хотела впитать в себя, сохранить.
Что я вообще делаю с ним?
Несмотря на нашу полную неспособность держаться друг от друга подальше, между нами всегда будет недоверие. Его страсть ко мне соперничала с жаждой власти и способностью к жестокости. Я металась между страхом предать друга и желанием защитить семью — не говоря уже об этой пожирающей меня тяге к нему. Но ни страсть, ни влечение не могли стереть недоверие, а недоверие отравляло даже самое сильное желание.
Мы были ядом друг для друга с самого начала.
#
Как-то я всё-таки уснула… и проснулась с резким толчком от звона разбитого стекла. Сердце колотилось так сильно, что я едва не задохнулась. Я соскочила с кровати, кинулась к комоду, рывком выдвинула ящик с нижним бельём и вытащила пистолет. Я никогда раньше не стреляла, но руки сами легли правильно: одна на рукоятке, палец на спусковом крючке.
Я замерла у дверей спальни, прислушиваясь.
Ничего.
Я досчитала до десяти, сердце бухало в горле, и осторожно вышла в коридор.
Тоже ничего.
Затаив дыхание, я медленно спустилась по лестнице, сжимая пистолет обеими руками. Свет в прихожей всё ещё горел. Я глянула налево — на кухне всё было спокойно. Направо — входная дверь плотно закрыта. Прямо передо мной — тёмная гостиная. Я вошла туда, и у меня побежали мурашки по коже.
Одно из окон было разбито, и на полу, между диваном и кофейным столиком, лежал кирпич. Я металась глазами по комнате, держа пистолет наготове и вслушиваясь в тишину, пытаясь уловить шипение фитиля — вспоминая, что говорил Энцо про взрывчатку. Но в доме было тихо, только из разбитого окна доносился стрёкот сверчков.
Я медленно опустила пистолет, подошла к кирпичу. К нему была привязана бумага, туго перевязанная бечёвкой. Я положила оружие на стол и села на диван. Развязав верёвку, я развернула записку.
Это был папин почерк.
Принеси деньги в лодочный сарай в полночь сегодня иначе они убьют меня
Сердце ухнуло в пятки. Который час? Я вскочила и кинулась на кухню — часы показывали почти одиннадцать.
Страх сжал грудную клетку, я положила руку на живот. Дыши. Вдох. Выдох. Нужен план.
Деньги у меня были. Машины — нет, но я могла дойти до сарая пешком — это займёт около получаса. Самое страшное — я не знала, кто будет там. И Джои не было рядом. Но папа… Папа точно был у них. Я узнала его корявый почерк.
Полночь. Сегодня.
У меня был ровно час.
Я бросилась наверх, сорвала с себя халат и натянула тёмно-синее платье поверх комбинации. Волосы успели высохнуть, даже не расчесанные, поэтому я спрятала их под широкую клош. Без чулок, в туфлях на каблуке, я запихнула деньги в большую сумку.
Прямо рядом с пистолетом.
#
К тому времени как я добралась до поворота к лодочному сараю, бедро ныло, ноги болели, а платье прилипло к телу. Я выглянула из-за густых кустов и подлеска, не решаясь покинуть уютное свечение фонарей на Джефферсон. Но выбора у меня не было.