Он поймал мой взгляд.
— Чего глазеешь? Понравилось?
Я недовольно фыркнула, будто он не только что прочитал мои мысли.
— Нет.
— Джо! — крикнул папа. — Иди-ка сюда на минуту.
Когда Джои зашёл в кабинет, я поднялась на ноги, досчитала до пяти и тоже пошла, остановившись в коридоре, чуть поодаль от двери.
— Просто держи уши востро, — говорил папа. — И сообщай, если что услышишь.
Про что это? — подумала я. — Это как-то связано с письмом от Энцо?
Папа понизил голос:
— И приглядывай за Тини. Ей это нужно.
Да как же. Ещё только этого не хватало — чтобы он за мной следил.
Джои вышел из кабинета и, проходя мимо, стукнул меня по плечу.
— До встречи, Маленький Помидор.
Я не обратила внимания.
— Папа, — сказала я громко, вытаскивая его из кабинета. — Что происходит?
Он продолжал перебирать пачку купюр и даже не посмотрел на меня.
— Ничего, с чем я не справлюсь.
— Что было в том письме? В том, что я тебе принесла?
Он даже головы не поднял.
— Не о чем беспокоиться.
Он врал. Но папа был упрям, как одноглазый мул. Если он не хотел говорить, я ничего из него не вытяну. Может, завтра получится пошарить и найти письмо.
— Ну, я тогда пойду домой. Посмотрю, чем там девчонки заняты.
— Да ничем хорошим, наверняка, — ответил он и мельком улыбнулся, но до глаз эта улыбка не дошла.
#
Поздно вечером — после того как я приготовила ужин, вымыла посуду, разняла сестер, спорящих, чья очередь вытирать тарелки, прошлась по ковру щеткой и вынесла мусор — я наконец приняла прохладную ванну, надела ночную рубашку и плюхнулась лицом вниз на кровать. Наш дом нельзя было назвать большим, но поддерживать его в чистоте и порядке было изматывающе тяжело. А ещё надо было кормить, одевать и удерживать от неприятностей двух младших сестёр. Папа помогал как мог, то суп сварит, то ванну почистит, но как старшая дочь, оставшаяся в доме, основная ответственность ложилась на меня. Иногда казалось, что всё это вот-вот потянет меня на дно.
Наверное, было безумием ещё и пытаться учиться в медицинском училище, но мама всегда говорила, что мечтала стать медсестрой — если бы только ей выпал такой шанс. Бедная ирландская девочка с фермы, она даже восьмой класс не закончила, не говоря уже о школе. Я чувствовала, что становлюсь ближе к ней, исполняя ту мечту, которая была у неё самой. К тому же диплом медсестры дал бы мне хорошую работу и собственные деньги. Сначала — снять квартиру, а потом я хотела по-настоящему жить, ездить, видеть. И не зависеть ни от кого.
С прикроватного столика я взяла потрепанный номер Photoplay. Я его уже весь прочитала, но мне нравилось разглядывать рекламу — роскошные отели, шикарные поезда, экзотические места. Было слишком жарко, чтобы укрываться, я перевернулась на спину и растянулась поверх простыни, лениво листая страницы, благодарная за редкий момент покоя.
— Тини! — влетела в комнату Мэри Грейс без стука. — Молли идёт завтра в Электрик-Парк, а меня брать не хочет! Скажи ей, что она обязана меня взять!
Я со вздохом отложила журнал обратно на тумбочку и приготовилась к очередному спору.
— Я её не возьму, — заявила Молли из дверного проёма, скрестив руки. — В прошлый раз она опозорила меня перед друзьями, сказав, что я писалась в кровать до восьми лет.
— Ну так это правда, — возразила Мэри Грейс. — А что я сделала, если это так и было? — Она посмотрела на меня, надув губы. — Она просто не хочет, чтобы я пошла, потому что там будут мальчики.
— Замолчи, — рявкнула Молли и потянулась, чтобы шлёпнуть сестру по плечу.
— Девочки. — Я встала с кровати, чтобы их разнять. — Уже поздно, и я устала. Обсудим это завтра. А теперь марш в постель, пока я не придумала для вас ещё какую-нибудь работу.
— Но она...
— ВОН! — Я вытолкала их обеих за дверь и захлопнула её. Ожидая, что они сейчас снова начнут колотить, я замерла на мгновение. Но за дверью было тихо. Я выключила свет и забралась под одеяло.
Была уверена, что угроза дополнительной работы подействовала. Закрыла глаза. Передо мной сразу возникло лицо Энцо. Глубоко вздохнув, я мысленно снова и снова проиграла сцену в лодочном сарае. Когда дошла до момента, где он впервые прикоснулся ко мне, я нарочно замедлила воспоминание, смакуя каждую деталь — его пальцы под моим подбородком, его дымное дыхание, его губы на моих, наши прижатые друг к другу тела. Даже воспоминание о пистолете вызвало странную дрожь, прокатившуюся по всему телу.
Будто эффект от коктейля, в котором поровну замешаны страх и влечение.
#
Через несколько часов меня разбудил резкий звонок телефона. Спотыкаясь, я спустилась по лестнице в тёмный коридор и сняла трубку.
— Алло?
— Тини, — прохрипел мужской голос. Я подумала, что это может быть папа, но он говорил так тихо, что я не была уверена.
— Папа? Я не слышу тебя. Алло?
— В гараж, — ответил новый, гладкий голос. — Приходи одна. И принеси деньги, иначе он труп.
— Кто это?! — крикнула я, но в трубке уже были только гудки. Желудок сжался. Дрожа, я аккуратно повесила трубку на рычаг. Какие деньги? И кто — он? Папа?
Взлетая по лестнице по две ступени, я распахнула дверь его спальни. Лунный свет, льющийся из окна, освещал пустую кровать. Я бросилась обратно в свою комнату и стала одеваться, не включая света. Первое, что попалось под руку, — красная блузка и чёрная юбка, что были на мне днём. Натянула их прямо поверх комбинации, пока в голове метались вопросы. Кто это был? Мне правда идти одной? Звонить ли в полицию? Это из-за карточного долга? Или связано с тем письмом?
Чёрт возьми, папа, во что ты опять влез?
Денег дома не было, а конверт с чаевыми лежал у Бриджит. Последнее, чего я хотела — это встревожить её или подвергнуть опасности детей. Нужно сначала выяснить, кто это и чего он хочет. Если я проигнорирую приказ и подключу полицию, может быть только хуже.
Я запрыгнула босыми ногами в туфли и тихо спустилась вниз. Выскользнув через парадную дверь в тёплую ночь, я пыталась вспомнить голос, который услышала. У папы был постоянный букмекер — Ральф Букмекер, косоглазый слизняк с противным гнусавым голосом. А этот голос был глубоким, ровным и с лёгким акцентом. Итальянским?
Желудок снова скрутило. В последнее время в Детройтской реке всё чаще находили неопознанные трупы. Почти каждую ночь, писали газеты. Людей расстреливали, избивали, топили. Я прогнала тошноту, прибавив шаг.
Пробегая мимо тёмных домов, я неожиданно вспомнила, как папа подарил мне на девятый день рождения велосипед Hawthorne и учил кататься. Бежал рядом по этой самой улице, подбадривая. Я сжала кулаки, вонзив ногти в ладони, и остановилась на углу, чтобы перевести дух.
А потом, с ощущением, будто топор воткнулся мне в грудь, я свернула за угол и крадучись пошла по переулку к гаражу, ступая по гравию. У задней двери я обхватила ручку правой рукой, повернула — открыто. Я толкнула дверь и вошла, слыша только своё тяжёлое дыхание. Шли секунды.
Я уже начала думать, что это чья-то злая шутка, как вдруг за спиной раздался сиплый голос.
— Рад, что ты пришла.
Дверь с грохотом захлопнулась, и чья-то тяжёлая ладонь зажала мне рот. Рука обвила мою талию. С хохотом человек повёл меня вглубь гаража, толкая вперёд своими ногами. Я была слишком напугана, чтобы сопротивляться, и двигалась, как тряпичная кукла, в его хватке.
У двери в кабинет он выставил ногу, и та со скрипом распахнулась.
Я пыталась разобрать силуэты в темноте, как вдруг кто-то щёлкнул выключателем — и я ахнула за душной, потной ладонью.
На стуле сидел мой отец. Он был сутулый, окровавленный.
У виска — дуло пистолета.
Глава 3
Сильные руки, будто железные цепи, удерживали меня, когда я попыталась рвануться к папе. Я всхлипнула, уткнувшись в потную ладонь, зажатую на моём рту.
— Хм. Никто не говорил, что ты такая красавица, — сказал мужчина с оружием. Даже при слабом свете было видно, что именно он не бил папу. Лицо отца — распухшее, залитое синяками и кровью, — а у этого человека на белоснежной рубашке не было ни капли крови. Ни один волосок на его голове не выбился из причёски.
Он кивнул моему захватчику, и тот отпустил меня. Я кинулась к отцу и приложила руку к его шее. Кожа была тёплая, но пульса я не чувствовала.
— Он мёртв? — выдохнула я.
— А по-твоему, как это выглядит? — огрызнулся голос за моей спиной. Я бросила на него яростный взгляд. Он был моложе и коренастее щёголя с пистолетом, подбородок покрыт щетиной, тогда как у другого лицо было гладко выбрито. Мятая голубая рубашка — в пятнах крови.