— Ну — ну! — усмехнулся я в ответ на эти самоуверенные заявления краеведов. — Возможно, лет пятнадцать назад так оно и было бы. Но теперь, в эпоху снегоходов, зима для мародеров стала не помехой. А они к нам не первый год со всей области съезжаются в поисках заброшенных деревень и зимних приключений. Я буду удивлен, если хата Аграфены Матвеевны простоит нетронутой хотя бы до Нового года, а не то что до весны.
— И что вы в таком случае нам предлагаете? — поинтересовались слегка обидевшиеся музейщики. — Вставать на лыжи, браться за лопаты или нанимать собачьи упряжки? А за чей счет, позвольте полюбопытствовать? Вы видели наш бюджет? Да он же курам на смех — на бумагу для принтеров денег в кассе едва хватает!
— У меня у самого есть снегоход, — ответил я. — Могу скататься в Родники на ближайших выходных. А по пути зайцев постреляю, мне путевку в тамошнее охотхозяйство выписали.
— Ой, спасибо, вот здорово! Будем премногим обязаны! — вмиг оттаяли краеведы. — Только давайте — ка мы вам на всякий случай справочку с печатью выпишем, что вы посланы в Родники от нашего имени и по поручению. Понятно, что вряд ли кто — то остановит вас посреди сугробов с проверкой. Но вламываться в чужой дом, даже с благородными намерениями, все же лучше с выдергой и нужным документом в руках, чем с одной лишь выдергой…
Доехав до Кучанихи, я оставил машину у знакомого фермера, а сам сгрузил с прицепа снегоход, приторочил к нему рюкзак, закинул за спину двустволку и покатил к Родникам. Зимой добираться до них на снегоходе напрямик по полям и перелескам было удобнее, чем по заметенному проселку. И хоть я раньше не охотился в здешних местах, ехать по бездорожью к хутору было нетрудно: все встречные пни, валежник и кочки еще торчали из — под снега, и я отлично видел, куда мне рулить, чтобы не налететь на препятствие.
Я очень надеялся, что не найду вокруг следов других снегоходов — это дало бы надежду, что у покойной Матвеевны не побывали нежелательные гости. И чем ближе я подъезжал к цели, тем крепче становилась моя уверенность в этом. Похоже, я был первым, кто гонял нынешней зимой на снегоходе вокруг Родников. Ни свежих отпечатков гусениц на снегу, ни старых нигде не наблюдалось. Разве что кто — то мог въехать на хутор с другой стороны, хотя и маловероятно — насколько я помнил, там было непроходимое болото. Впрочем, когда я добрался до места, весь мой оптимизм как ветром сдуло. Да, снегоходы по Родникам и впрямь еще не ездили. Но окна в доме бабушки Аграфены были выбиты, а двери выломаны вместе с гнилыми косяками и валялись тут же, во дворе. Вместе с бутылками из — под водки и обгорелыми обломками мебели, которую мародеры использовали в качестве дров для костра. А это значит, что они побывали здесь до выпадения снега. Похоже, еще тогда, когда старушка доживала свои дни в райцентровской больнице.
При виде этого разгрома я разразился бранью, уже не сомневаясь, что не найду в доме ничего из того, за чем приехал. Но проверить это было все же необходимо — мало ли.
Тут я вновь поймал себя на мысли, что мне боязно заходить в дом, где живет полтергейст. Но, с другой стороны, мародеры порезвились на славу — били стекла, крушили мебель, жгли костер, пьянствовали, и ничто вроде бы их не спугнуло. А как «подпольщик» Матвеевны умел пугать, я отлично помнил. И если бы он взялся за мародеров, они явно не успели бы учинить здесь такой бедлам.
Взяв двустволку в руки и сняв ее на всякий случай с предохранителя, я отправился в дом. Он состоял всего — навсего из кухни и двух комнат, которые я обошел минуты за три. У бабушки Аграфены было немного мебели, и у мародеров хватило сил разломать ее всю в поисках ценностей. Все грамоты, которые погромщикам были не нужны, они сорвали со стены и сожгли во дворе. Как и вытряхнутое из шкафов тряпье. Помятый холодильник с отпечатками пинавших его сапог лежал в кухне на боку — разумеется, пустой. Если у хозяйки и оставалось в нем что — то, оно было съедено во время устроенной мародерами пьянки. В том же костре, вероятно, сгорели и бабушкины фотоальбомы, которых я тоже нигде не обнаружил. Как не обнаружил и иконы. Но их мерзавцы вряд ли уничтожили и почти наверняка забрали с собой.
Еще мародеры явно забрали подаренный старушке на восьмидесятилетие телевизор. И он, надо полагать, стал для них самым ценным трофеем. Вот только странно, что они не засунули его в коробку, раз уж та попалась им на глаза. Коробка из — под телевизора, которую Матвеевна зачем — то сохранила, стояла в сенях, и в ней что — то лежало. Я подошел, дабы проверить, что именно… и с удивлением обнаружил там обложенный тряпками тот самый телевизор. Который, судя по запорошившему коробку снегу, что надуло в сени из выбитой двери, находился здесь уже не первый день. Очевидно, с той поры, как этот дом подвергся разграблению.
— Ну и дела… — пробормотал я. — Неужели эти твари ушли налегке, без добычи? Или, бросив ее, в панике сбежали?
И только сейчас я вспомнил про заколоченный лаз в подполье, который до сих пор не осмотрел. Виной тому был валяющийся на полу холодильник. Когда я заглядывал в кухню, он заслонил от меня расположенную в углу крышку подпола. Но я все — таки про нее не забыл и желал теперь на нее взглянуть.
Мародеры добрались и до подполья. Подняв палас, они не могли не заметить люк, который их заинтересовал. И в обычных подпольях люди, бывало, прятали много чего ценного, а когда вход туда забивают досками, это тем более неспроста. И доски, что тридцать с лишним лет назад были прибиты на огромные гвозди, не устояли против грабителей с ломами, которые разделались с ними без особого труда. Саму крышку охотники за сокровищами отрывать не стали, просто откинули ее на петлях назад на пол. Ведущая вниз лестница за столь долгий срок превратилась в труху. Но мародеры вышли из положения, сбросив в лаз тот самый кухонный шкафчик, где прежде Матвеевна держала бутыль с самогоном. Теперь, чтобы спуститься в подпол, надо было первым делом сползти на этот шкафчик, а с него — на землю. Что тоже оказалось удобно, беря во внимание глубину подвала — аккурат в мой рост. Зато в ширину подпольная яма оказалась просторной. Ее площадь была ограничена фундаментом дома, и если бы хозяевам не помешал полтергейст, они могли бы соорудить здесь уютный подвальчик. Теперь же в подполе не было ничего интересного. Заглянув в лаз и посветив фонариком, я обнаружил лишь сваленную в углу кучу хлама, состоящую из рваного тряпья, старой обуви, кусков веревок, мятых обломков железа, пары оранжевых строительных касок и… хм, мне и правда не почудилось — аквалангистского ласта!
— Ну и дела! — повторил я. — А эта штука как здесь очутилась?..
Ласт был определенно современным: сложной формы, с ярко — желтыми вставками и логотипами на английском языке. Даже сегодня, когда подобный товар имелся в любом спортивном магазине, дайверское снаряжение на далеком от всех водных курортов хуторе казалось чем — то из ряда вон выходящим. Но еще загадочнее этот ласт выглядел в подполе, который, по словам Матвеевны, не вскрывали аж три десятилетия!
— Эй! Эй, как там тебя… Тарахтун!.. А ну — ка, погреми, если ты меня слышишь! — громко позвал я, решив, что, если полтергейст еще здесь, сейчас ему самое время объявиться. И тогда я с чистой совестью уберусь из этого проклятого места, не забыв, разумеется, прихватить старушечий телевизор. Который и привезу в музей в качестве доказательства того, что я побывал у нее в гостях, но больше ничего тут не обнаружил.
Ответом мне была тишина. Такая же глухая, что встретила меня, когда я переступил порог дома.
— Наверное, ты, дружище, затосковал без бабушкиных песен, вот и покинул навсегда мертвый хутор, — рассудил я вслух. — Ну что ж, это хорошо. Значит, была не была, слажу вниз и разберусь, что за барахло тут припрятано.
Оставив двустволку наверху возле люка, я осторожно, дабы не раздавить ногами шкафчик — подставку, спустился в подпол. Это был самый обычный заброшенный подвал с земляными стенами. Осветив его фонарем, я подошел к куче хлама и разгреб ее ногой. После чего испытал еще большее удивление, потому что остальное барахло при ближайшем рассмотрении оказалось не менее странным, чем ласт. Тряпье было на самом деле остатками дайверского гидрокостюма, а также защитного комбинезона. Второй походил на те, что носят сегодня работники коммунальных служб, только дороже и прочнее. Рваная обувь тоже была не из дешевых: альпинистские ботинки и высокие кроссовки на толстой подошве. Веревки являли собой обрывки капроновых тросов — таких, коими пользуются верхолазы или спелеологи. Мятые и рваные куски металла оказались фрагментами дайверских кислородных баллонов и обломками рюкзачных каркасов. Да и каски были не строительными, скорее верхолазными. А на одной из них имелся разбитый фонарик и надпись, сделанная от руки черной краской: «Бенито».