— Именно?
Они уже пришли к дому, но Джон не спешил доставать ключи. Он вплотную подошёл к Дайану, положил ладонь ему на шею, заскользнул под затылок, задерживая. Поцеловал.
Дайан отозвался тут же, прижимаясь теснее.
Джон снова почувствовал, что странным образом на уровне физического отзвука загорается, стоит ему ощутить тепло горячего рта Дайана. Не говоря о тепле прочих его прелестей. Тот словно освещал его. Солнце. Это было почти что похоже.
— Пойдём, — напомнил Сойер, отходя к двери и вынимая ключи.
Дальше прихожей Дайан не дошёл, потому что Джон остановил его, стоило только закрыться входной двери, прижал к стене собою и снова поцеловал. Только вот теперь так, что дыхание Дайана почти остановилось, сбилось. Он чувствовал, что даже загорись вокруг стены, не оторвался бы ото рта Джона.
Джон же, точно так же оставаясь в поцелуе, расстегнул пальто на Дайане, растащил ремень в его джинсах, пуговицу и молнию, сволок те вместе с бельём ниже по бёдрам. И вот потом опустился перед ним на колени.
Дайан прижал ладони к стене, закрыл глаза и толкнулся в рот Джона, едва ли замечая, что сделал это порывисто и неосторожно. Но тот только впустил его глубже, обнимая руками и прижимая к себе.
Дайан сладко выдохнул, ухватился за плечо Сойера сначала одной рукой, потом обеими, чтобы устоять.
Это был лучший минет в жизни Дайана. Даже несмотря на приятную задержку.
Почти загнав его до конца, Джон выпустил член, отстраняясь. Уже привычным движением проколол зубами указательный и безымянный. Снизу просмотрел, как Дайан, закрыв глаза, обсасывает те, вынимая кровь.
Дайан кончил в рот Сойера под ослепительное пение его крови, встраивающейся в его собственную. С его, облизанными им же самим, мокрыми пальцами в заднице, которые Джон пропихнул одновременно с тем, как начал проглатывать сперму Дайана.
Дайан почти упал сверху, обессилев.
Джон подхватил его в руки, обнимая, поднялся.
— Раздевайся и в кровать, — сказал, выпустив и наконец стягивая с себя шинель и свитер.
Дайан выбрался из одежды быстро, но всё равно Джон подгонял его в нетерпении, доталкивая всем телом до кровати, а потом опрокидывая вниз лицом.
Пока Джон доставал из ящика лубрикант, Брук попытался разобраться, от чего его больше накрывает: от выпитой водки или от крови Сойера. Но не смог, потому что Джон вернулся, вздёрнул его под бёдра, ставя на колени. Дайан вздрогнул, когда прохладные и скользкие пальцы прошлись у него между ягодиц и протолкнули дальше горсть лубриканта. Следом ещё. А когда, не останавливаясь, медленно и глубоко Джон натянул его на свой член, Дайан застонал долго и сладко, вытягиваясь руками по кровати над головой, прогибаясь больше и подставляясь.
Джон оперся обеими ладонями в лопатки Дайана, прижимая к кровати. От этого Дайан чувствовал его член в себе так глубоко, что волны жадной похоти мешали дышать. Твёрдый, медленный и мощный тот двигался внутри, погружая почти во тьму и снова выдёргивая к светящейся поверхности частичного осознания. Как только Дайан стал подходяще широк и податлив, Джон выпустил его из правой руки, вынул член и тут же заскользнул четырьмя развёрнутыми пальцами в его зад, провернул, согнул, быстро растёр изнутри по предстательной железе.
Тело Дайана, ошалевшее от кайфа, повелось под рукой, которой Джон крепко прижимал того к кровати.
Джон видел, как пальцами завернулся в сатиновое покрывало Дайан. Как задрожал и попытался вытянуться в ногах. Но Сойер не дал ему этого сделать. Он вынул ладонь и снова заскользнул членом, словно поддевая Дайана снизу и вверх, оставляя в прежней позиции. Стал двигаться быстрее, но по-прежнему бережно.
Дайан, прижимаясь ртом к сатину, выматерился сочным беспомощным и вздрагивающим «бля-я-адь!», которое тут же утонуло в нетерпеливых всхлипах.
Пару минут спустя бережной работы членом Джон повторил с рукою.
А Дайан снова кончил от той.
Сойер вернулся с новой порцией лубриканта, теперь уже откровенно несдержанный и на грани истощённого терпения. Он жёстко забился в Дайана, замер, накрывая его телом и прижимая всем весом к кровати.
Дайан снова дошёл до эрекции и после движения Сойера гладко шоркнулся членом о покрывало.
Тёмный полушёпот Джона коснулся уха сквозь волосы:
— Нравится?
Ответил не сразу, потому что голос не слушался. Но он справился, хотя зубы стучали, выдавая посторгазменный раздрай.
— Да, блядь, да, мне нравится.
Сойер был очарован тем, каким Дайан мог быть в одно и то же время: нежным и мягким в прикосновениях к нему и любящим жёсткие, зверские порывы по отношению к самому себе. Джон знал, что ему повезло. Снова и в который раз повезло с Дайаном Бруком. Поэтому Сойер улыбнулся.
Дайан услышал эту улыбку, равно как и шелест отпущенных длиньше клыков.
Сойер сместил бёдра, снимая давление своего члена изнутри. Смёл волосы Дайана, освобождая шею, снова прижался к его уху.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Краткая щадящая передышка закончилась.
Одновременно проникшие зубы, снова пришедший в движение член и «я люблю тебя» накрыли Дайана. Накрыли так жёстко, что он, цепляясь за все оттенки и нюансы бешенных ощущений, словно утопающий в штормовом море, цепляющийся за мокрые скальные выступы, снова закричал. Пугающим левиафаном всплыла из солёной пены мысль, что если всего вот этого вместе не будет, всей этой крышесносной кровавой ебли с вишенкой «я тебя люблю» в его жизни, то вот тогда он не сможет. Чего? Полноценно жить. Нормально жить — это сможет. Но вот полноценно — не сможет.
Ответить Дайан тоже не смог. Споткнулся на «я…», потому что сатиновое покрывало снизу и нетерпеливое тело Джона сверху доконали его. Дайан кончил, растирая в ёрзанье под собою сперму.
Но Джон его услышал. Понял по гормональному букету в проглатываемой крови, что тот хотел сказать. Кровь Дайана была наполнена бесконечными «я тебя люблю».
***
Марк Кэлпи был хорош в некоторых вещах. Ну, например в обольщении женщин. Совершенно честно и по-настоящему. И тут, пожалуй, дело было не во внешности. Каноничным красавцем Марк не был. Ио была. Он не был. При очевидной схожести черт лица Марк не имел тёмных медных ресниц и бровей, что отличали Ио. У него не было той тонкой скульптурной переносицы и нервной линии ноздрей, что делали носик Иоганны премилым и выразительным. Глаза Марка с белёсыми ресницами теряли в чёткости, и блёклый цвет радужки не был таким ярким и мокрым серым, как у сестры.
Но вот харизма у Кэлпи была. Она да, пожалуй, буйная шапка завитых, медно-рыжих, кольцами волос, что притягивали взгляд и повышали его шансы в разы. Стоило Марку открыть рот, чтобы произнести «привет», белозубо улыбаясь, и смахнуть кольца волос от лица, — можно было писать пропало. Крупными такими буквами писать «пропало» на сердце любой женщины, которой довелось узнать Марка Кэлпи.
А уж раскрыв рот, Марк мог в секунды похитить воображение собеседницы мягким вкрадчивым голосом с до сих пор не выцветшим кёльнским акцентом. Потрепаться он всегда любил. И больше всего он любил это делать в компании мисс Викки и сестры. Им, вообще, было отлично вместе. Марк считал, что Сойер со своими выкормленными личными горничными пренебрежением и аристократичной претенциозностью совершенно не вписывался в концепцию семьи мисс Аддамс. Больше слушающий и наблюдающий он раздражал Марка своими строптивостью и холодностью.
«Но чёрт бы с тем», — разрешил себе забыть Марк.
Сейчас его отвлекала весьма странная вещь. Его обаяние не сработало. Марк удивился так, что на время забыл, что стоит делать в том случае, когда тебя отшивают едва ли не без слов.
«Что это было-то?» — пришлось спрашивать у самого себя, так как в этом случае была надежда услышать ответ. А вот от собеседника — навряд ли.
Музыка почти оглушала, равно как и почти ослепляли стробоскопические трубки.
Он помнил, что у барной стойки заметил девушку. Длинные тёмные волосы, отличная фигура, юная, чуть старше двадцати. Помнил, что, когда спросил «как дела?», та повела на него роскошные зелёные глаза, обсмотрела, но промолчала. Марк улыбнулся. Он знал, что у него, как и у всех вампиров, третьи верхние эволюционно удлинены даже в миролюбивом состоянии, но также знал, что особо в глаза они не бросаются.