— Ну, Сорокин, больше ты лодку не получишь! — сказали ему на базе.
Он сразу приуныл, потому что вообще любил кататься на лодке, а главное потому, что уже задумал пригласить девушку сюда же в какой-нибудь следующий вечерок.
— Извините, — проговорил он, пытаясь оставить хоть какую-нибудь надежду.
— Не извиняйся и не проси! — не захотели его слушать. — Надо соблюдать порядок. А то так можно…
— Да мы больше и не придем сюда! — вдруг услышал Сорокин голос своей пассажирки.
Он обрадовался, обернулся и тихо спросил:
— А куда же мы… в следующий раз?
— Найдем куда!
— И правда! Ленинград большой.
— Но сейчас вам придется проводить меня, — сказала девушка.
— Так я — с удовольствием! Мне все равно…
— А вот так девушкам не говорят, молодой человек.
— Как? — не понял Сорокин.
— Что вам все равно.
— Простите… Я ведь не то хотел…
Вдруг девушка подхватила его под руку, молча, но настойчиво понуждая идти быстрее. Он повиновался и огляделся по сторонам, чтобы понять причину. И увидел на боковой дорожке темного, как памятник, человека.
Человек стоял неподвижно и провожал их взглядом — кажется, недобрым. Резкие белки его глаз как будто светились.
— Ну что ж, Ольга… — проговорил, вернее, пригрозил этот человек.
Сорокин некоторое время ждал нападения сзади и прислушивался, не зашуршит ли за спиной гравий под «чужими» ногами. Потом все же не выдержал и спросил:
— Кто это был?
— Он самый, — отвечала девушка.
V
Машина саперов остановилась на набережной Мойки, у ворот фабрики имени Володарского.
— Приехали, товарищи! — сказал комиссар, вылезая из кабины полуторки.
Люди в кузове уже стояли на ногах, притопывали от холода и ждали команды.
— Слезай! — скомандовал комиссар.
Проворнее всех оказался здесь Сорокин, который вообще не любил нигде мешкать, а сегодня еще и торопился: ему надо было успеть отнести посылочку ротного, потом посидеть у швейниц на празднике и поскорее попасть домой, на Петроградскую сторону. Ни трамваи, ни троллейбусы, кажется, уже не ходили, так что и это надо было учитывать.
Сорокин первым оказался внизу и помог сойти неуклюжей в своем полушубке фельдшерице Урбанской, сперва направив ее слепую, ненаходчивую ногу на колесо полуторки, затем поддержав и саму фельдшерицу. Женщина была еще в теле. А вот солдат Джафаров, слезавший вслед за нею, показался совсем легким.
— Весу в тебе, как в ребенке, — сказал Сорокин, подхватив Джафарова.
— Барашка нет — откуда вес? — ответил Джафаров с умилительной серьезностью.
— Был бы хоть хлеб-то!
— Хлеб есть маленько, — похлопал Джафаров по карману шинели. — Сказали — на ужин оставлять надо.
Сорокин усмехнулся:
— Не понял ты меня.
— Зачем не понял? Хлеб и дурак понял.
— Ну, молодец!
Про себя же Сорокин подумал:
«Сидел бы ты лучше в казарме, друг! Там тепло и пища горячая, сколько бы ее ни было, а тут вот трясешься, как худой заяц, и сам не знаешь ради чего».
Перед отъездом делегации один солдат-ленинградец уговаривал Джафарова: «Откажись, Джафар, уступи мне свое место. Родных у тебя в Ленинграде нет. Ну зачем тебе?» Джафаров искренне удивился: «Как зачем? Город Ленина едем. На празднике все родные». — «Так-то оно так, — переминался ленинградец. — Но я, к примеру, отвез бы домой кой-чего». — «Какой у нас теперь к о й - ч е г о!» — сокрушенно вздохнул Джафаров, не поняв или хитро не пожелав понять ленинградца. А когда ленинградец обратился к комиссару, тот стал на сторону Джафарова: «Надо его взять. Делегация будет интернациональной». И Джафаров поехал…
— А теперь так действуем, товарищи, — говорил комиссар столпившимся вокруг него делегатам. — Сейчас мы будем присутствовать на торжественном собрании у наших замечательных швейниц, потом отпустим ленинградцев до утра по домам, остальные переночуют на фабрике. Завтра собираемся на этом же месте в десять… ну, ладно — в одиннадцать ноль-ноль. Все ясно?
— Ясно! — ответили делегаты.
— Вот только мне надо как-то… — начал Сорокин.
— Что тебе?
— Мне надо как-то передать посылочку командира роты. У него тут недалеко семья живет, на улице Дзержинского.
— Ага! Тогда ты шпарь сейчас прямо к Любимовым, пока еще не совсем темно, и возвращайся сюда на фабрику.
— Есть!
Такого решения Сорокину и хотелось. Во-первых, он сразу, в первый же час, выполнит поручение ротного и таким образом отплатит добром за добро. Во-вторых, он поскорее избавится от чужих продуктов, за которые теперь бывает очень боязно. И в-третьих, не терпелось уже пройтись своими ногами по ленинградским улицам. Это было почему-то необходимо после такого длительного и необычного отсутствия.