Но гроза не разразилась. Педагогический совет не собрался, и ротмистр Барткович забыл про слежку за гимназией: он вынужден был послать своих агентов на другую работу.
Над страной пронесся первый шквал надвигающейся революции.
Глава X
НАРОД НЕГОДУЕТ
К вечеру в понедельник десятого января по городу поползли тревожные и пока еще неясные слухи. На городском телеграфе были получены первые сведения о событиях в столице. В депо узнали обо всем от телеграфистов, железнодорожников.
Из ребят раньше всех новость услышал Валентин. Во вторник, когда начался обеденный перерыв, Степана куда-то вызвали. Мальчик не обратил на это внимания, но, когда к концу перерыва Антипов вернулся, Валя не узнал своего друга. Обычно такой сдержанный и спокойный, Степан был крайне взволнован. Оглянувшись, он вскочил на скат паровозных колес.
— Товарищи! — крикнул он что было силы. Все оглянулись. — Товарищи, — повторил он, сорвал с головы картуз и, зажав его в кулаке, рубанул рукой воздух. — Слушайте, слушайте!
Необычное, запретное слово «товарищи» заставило всех встрепенуться. Обедавшие рабочие соскочили со своих мест и окружили Степана плотным кольцом.
В это время над цехом, заглушая шум, проплыл гудок. Перерыв кончился, но никто не начал работать, никто из окружавших слесаря не ушел. Наоборот, от черных махин паровозов бежали машинисты, кочегары, клепальщики.
— В воскресенье, — крикнул Степан, как только стих гудок, — в Питере произошла кровавая бойня. Полиция и войска расстреляли безоружных, беззащитных рабочих.
В цехе наступила гнетущая тишина. Так бывает в лесу перед грозой.
— Рабочие пошли к царю просить милости и заступы, — продолжал Степан. — Они пошли за попом Гапоном с женами и детьми, а их, — голос Степана дрогнул, — а их пулями встретили, по приказу царя в толпу стрелять стали, убивая стариков, детей, женщин.
Толпа дрогнула. По цеху прокатился грозный рокот людского негодования.
— Гады! Сволочи! Что делают! — вспыхивали то там, то здесь гневные выкрики.
— Да, товарищи, — продолжал Степан, перекрикивая шум, — «царь-батюшка» велел стрелять в беззащитных людей. Самодержавие с помощью попов устроило кровавую бойню, чтобы запугать народ, силу свою жестокую показать. Теперь все видят, что с самодержавием нужно бороться не крестом да молитвой, а с оружием в руках. Мы никогда не забудем этого страшного дня, этого кровавого воскресенья!
— Не забудем, не простим! Хватит терпеть, — снова вспыхнули крики возмущения. Ропот разрастался. По адресу самодержавия неслись проклятия, угрозы и громче всего призыв:
— Бороться! Бастовать! Бросай работу!
В цех вскочил было привлеченный шумом Врублевский, но, увидев, что происходит, тут же убежал.
Долго еще шумели рабочие. Но постепенно рокот человеческих голосов затих, и железнодорожники разошлись по своим местам, хмурые и подавленные.
— Пойдем, — сказал Вале Степан. — Нужно столлевцев предупредить, Данилу вызвать.
Валентину не пришлось повторять дважды. Он сорвался с места и пулей вылетел из депо. За ним крупно зашагал Степан.
— Иди к заводу, я сейчас! — на бегу крикнул мальчик.
Он свернул к железнодорожному училищу, вихрем влетел в двери и мимо ошеломленного сторожа пронесся прямо к классу. Шел урок, но мальчик не стал долго раздумывать.
Он распахнул дверь класса: — Господин учитель! Отпустите Осипова и Губанова, у них дома беда, — не моргнув глазом соврал он.
Николай и Дмитрий выбежали, не услышав даже, что сказал учитель.
— Что случилось, в чем дело?
— Скорей, скорей, — все расскажу.
И на бегу, по дороге к заводу, поделился он с приятелями страшной новостью.
У ворот завода сидел сторож.
— Дедушка! Мне брата вызвать надо — Данилку Губанова, он в кузнечном.
— Чего, чего! — не понял сторож.
— Мамка у нас помирает, — крикнул Митя первое, что пришло ему в голову. Сторож пропустил его. Мальчик быстро отыскал низкое кирпичное здание кузницы. Грохот молотков и кувалд оглушил его, а огонь и дым горнов мешали видеть окружающее. Однако, осмотревшись, он увидел брата.
Данила стоял у небольшой наковальни, держа длинными клещами нагретую докрасна полосу железа. Небольшим кузнечным молотком на длинной ручке он слегка ударял по раскаленной заготовке, и тотчас на это место обрушивал кувалду молотобоец. Пламя горна обдавало кузнеца красноватым светом, и от этого парень казался выше, крупнее, могучее. Позванивал молоток кузнеца, ухала кувалда подручного, искры сыпались, как звезды, разлетаясь веером, и удивительно было, как не обжигали они работающих.