Тут она как будто запуталась в дверях, махнула рукой:
— Но это — что ещё! А если ещё и раскладушку поставить! — и она дёрнула его за рукав. — Лёньке, старшему брату, всегда раскладушку ставили, пока я у них жила.
— А почему ты у них жила? — спросил Мишка.
Кирка помялась, как будто осознав, что у неё только что вылетело лишнее.
— Ну, это… Папа меня раньше отправлял к ним. В ссылку, в общем…
— Куда отправлял? — не понял Мишка.
Но Кирка только рукой махнула:
— Ну, это давно было…
И заговорила о чём-то другом, он не слушал, о чём. Он шёл и думал: сколько ещё он сможет делать, чтобы она не узнала про его бедный дом, про единственную комнату, в которой надо передвигать стулья, чтобы пройти, и вечно разбросана чья-то одежда. А ночью в темноте слышно, как дышат спящие люди.
Ведь можно же, чтоб Кирка никогда об этом не узнала? Или, по крайней мере, пусть узнает когда-нибудь не скоро.
Мишка смутно чувствовал исходящую от неё опасность. И это притягивало его, хотя иногда с ней рядом было до ужаса неуютно. Просто спина замерзала в тёплом пуховике от мысли о том, что может случиться. Он косился на неё, когда они шли по улице, думал, что она рассказывает ему про жизнь своих двоюродных так, точно и ему это должно быть чудно, как ей. А ему это нисколько не чудно. И он даже не двоюродный ей, он просто одноклассник. Если она узнает, как он живёт, она, должно быть, больше не захочет с ним и говорить. Что делать ему тогда? Он обрадовался, когда вспомнил: он сможет сразу же уехать! И уже всё равно будет, что здесь осталась девушка, которая его презирает, которая будет думать, что её обманули. Хотя он не обманывал её, он просто ничего не говорил.
Мишка с опаской глядел на Кирку, думал: ну, теперь-то ей наверняка не удастся сделать, чтобы ему объявили бойкот, даже если она снова этого захочет. Его-то уже не будет здесь! Но только пусть это будет не скоро.
Мишка не сказал маме, что ему тоже звонили из лицея-интерната. Весёлый человек представился Андреем Петровичем и сказал, что работает в лицее завучем. Бывают же такие завучи, которые любят поговорить с учениками. Он долго рассказывал про поездки к морю и про олимпиады за границей, и про выпускников лицея-интерната, кто там кем стал. Мишка отвечал всё время: «Угу. Понятно, угу».
А потом позвонила какая-то сердитая женщина, и она сказала, что Мишка не представляет, как ему повезло. «У тебя нет отца, и ты из такой большой семьи. Мы можем принять тебя и по категории сирот, и по многодетным. Сколько у тебя братьев и сестёр?» — «Я не знаю, — ответил Мишка. — Я считать не умею», — и нажал на «закончить разговор».
— С кем это ты? — спросила Кирка. Они вдвоём шли по улице. Ему не хотелось ничего пересказывать и даже думать не хотелось об этих людях, которые уговаривают его уехать из родного города и считают, что если у тебя отец умер — то тебе повезло. Он только плечами пожал. Но Кирка остановилась и схватила его за рукав. Спросила:
— Ты уедешь? Да?
И он ответил:
— Ещё чего.
И только потом понял, что в её голосе было и беспокойство, и страх. Что-то внутри сжалось у него.
Глупая. Сейчас-то — как же он уедет?
Он играл с тем, настоящим Юджином по сети, но реакция была не та, два раза он не заметил укрытие, и он не попал в Юджина с такой близи, что и слепой попал бы. И Юджин написал ему: «Можно подумать, что это у тебя три часа ночи, а у меня день в разгаре». Он не знал, что ответить, в голове крутилось только: «Я болен», и он стал искать, как это как это перевести, а потом решил, что поспит всего одну минуточку. И он не знал, сколько проспал — он не засекал время. А когда проснулся, ему показалось, что он совсем здоров, и он испугался, что завтра снова придётся идти в лицей.
Но когда он вскочил с дивана, у него резко закружилась голова, и он схватился за стул, а потом неловко уселся за него. Посидел, отдышался и открыл лицейский сайт.
Было не страшно. Он знал, что только посмотрит, какие книги читает Кирка, и Прокопьев, и Алая Роза — Ленка Суркова. Ему вдруг пришло в голову, что всё, о чём они говорят, может принадлежать и ему тоже. Он сразу решил, что не станет читать другие темы, особенно то, что написано о нём, старое, и не станет глядеть, вдруг появилось новое — про то, как он опозорился с олимпиадой. Должно быть, кто-то уже написал об этом — как не рассказать, если в других классах люди не знают. Думают — вот Юджин ничего не знает. Он же в параллельном учится, а в каком — не говорит…
У него был полный ящих личных сообщений. Одноклассники спрашивали: «Куда ты пропал?», писали:
«Давай выходи из сумрака!»,
«Без тебя скучно»,