Мама не понимала, что олимпиада была в Интернете.
Он не отвечал ей.
Она сокрушалась:
— И мне ведь ничего не сказал, что пойдёшь. Классная твоя ругает меня, а я знала, что ли?
Мама помолчала, а потом сказала в сердцах:
— Да и не виновата я, что тебе ума не дано, как ещё кому-то. Что ли, Прокопьев у вас в отличниках? На прошлом собрании-то гляжу — его мать сидит и вся светится: во как повезло. И на нас ни на кого не глядит, на других-то родителей — мол, я сама по себе. Зла на таких не хватает. Мы, что ли, виноватые все, что тебе одной повезло?»
У него затекла рука, и он боялся, что шевельнётся и тем самым выдаст себя. «Повезло, повезло», — говорила мама над ним, и её слова рассыпались, пока падали вниз, к нему на кровать, и меняли значение. От них оставалось только: «Зло… зло…» — и слышалось уже: «Зла не хватает…»
Он всегда думал, почему мама так говорит? Вот ведь оно, зло — так и слышится в её голосе. Почему его — не хватает?
А теперь только хотел подумать об этом — и вдруг ему вспомнилось, как Майракпак приказала: «Жалей её!». И он подумал, что, может быть, мамка только и ждёт, чтобы её пожалели. Раньше ему такое в голову не приходило. А теперь получалось, что вот от чего это бесконечное ворчание и жалобы, жалобы, среди которых он рос — она ничего не представляет про радости…
Было непривычно так думать о маме, и даже немного страшно — как будто он большой, а она маленькая. Мама шмыгала носом, как в детском саду, и жаловалась на маму Прокопьева. Может, думала, что сын услышит её сквозь сон, а может — что её слушает кто-то невидимый.
— А теперь ведь она и вовсе на собрания не ходит, — сокрушалась мама. — Что ей с нами сидеть? Знает, что её не заругают, ходи — не ходи. Как же, такой сыночек у неё… Гоооордость лицея…
Она протянула «гооордость», налегая на «о» — должно быть, передразнила кого-то из учителей. Вздохнула тяжело:
— Так она, с гордостью-то, как хочет, так и поступает. Все бы хотели всегда как хочешь, так и поступать…
«При чём тут… при чём тут мама Прокопьева? — думал Лёша. — Зачем сейчас — ещё и о ней?»
Ему хотелось куда-то спрятаться от всего, что происходило с ним в последние дни, и он твердил про себя: «Я сплю, я уже сплю», — а потом и в самом деле заснул. Но и во сне он знал, что в его жизни вот-вот начнёт что-то меняться. И от этого было ему теперь хорошо. Только под утро опять приснилось, что он падает вниз — там, на стройке, и тогда он закричал и проснулся.
И потом ещё много лет ему нет-нет да и снилось, что парень, строитель, не появился вовремя — и он сделал то, зачем поднимался наверх, и летит к земле, на торчащие из неё, как зубы, конструкции, и назад уже отыграть нельзя.
Страх остался жить с ним, и всё же он чувствовал, что выздоравливает, и что голова кружится только из-за долгого лежания да из-за того, что он не бывает на воздухе. Температуры не было уже несколько дней, и он знал, что его скоро выпишут.
«Ты, главное, молчи, — писала ему Майракпак. — Все ждут от тебя, что ты станешь паясничать, а ты молчи, точно их никого и нет. Тебе надо перетерпеть какое-то время».
Он храбрился: «А что мне терпеть? Мы же с тобой договорились, что я переведусь в гуманитарный класс!»
Она спрашивала: «А ты уверен, что и там не будешь за клоуна?»
И это не было обидно ничуть. Они вместе решали задачку — как ему дальше жить. Мойра предостерегала: «Я даже не представляю, что будет, когда ты скажешь им, что это ты — Юджин».
Он тоже не представлял. Но это было само собой, что он скажет им: «Это я — Юджин». А потом будет отзываться только на Алексея. На Лёшу, в крайнем случае.
Она писала: «Не бойся ничего. Я буду следить, как у тебя всё пойдёт».
Он не представлял, как она будет следить. Но он целые дни был один и мог думать о чём хотел. И иногда он думал, что Майракпак, Мойра — и впрямь волшебница, невидимка, которая всюду будет теперь охранять его. Он и по ночам, когда падал и просыпался, сначала лежал, дрожа, приходил в себя какое-то время, а потом вспоминал, что на форуме есть Майракпак — и уже засыпал крепко, без снов, под мамино: «Теперь до утра не засну, до утра, у меня сон такой, прервать его — так ведь и пролежу до утра, ты моё наказание, где это видано, чтобы по ночам будить…»
Он не слышал её.
Бывают такие люди, которые громко кричат по ночам, сколько угодно.
К примеру, младенцы.
Мишку будили сначала Танька, потом Владька и Сашка. Они же всей семьёй спали в одной комнате. Впрочем, просыпался он не каждую ночь — спал крепко. Младенцы впадали в свой реактивный рёв не сразу, как с горы под откос. Они начинали с тихого побулькивания, со скрипения — и так брали разбег, набирали высоту — и вот уже однозвучный, выворачивающий тебя наизнанку крик заполняет всю комнату, а может, и весь подъезд. Но пока они только набирали громкость, только тянули своё «Эу-эу… кхи-кхи…» — казалось, что если уснуть чуть покрепче, поглубже спрятаться в сон, то никакого крика не будет.