— А нам ничего не сказал.
Катушкин увидел, что и Катя Котова смотрит на Михайлова с укором. Губы её дрожат. Это поразило его не меньше, чем то, что бывший Хича, оказывается, и есть Юджин. Двойняшки Котовы были для Саши Катушкина непостижимыми существами. Очень маленькие, всегда вдвоём, живущие какой-то отдельной своей жизнью. Он не удивился бы, если б узнал, что они и говорят между собой на каком-то особом языке. В их мирок никому не было хода. А Лёшка Михайлов в него как-то проник! И даже не открылся им, Котовы думали, что он — это он, Хича, Михайлов, и никто другой! Двойняшки приняли в свой мирок Хичу…
— Я… я… — оправдывался перед ними теперь Михайлов. На ум ничего не приходило.
— Здорово ты маскировался! — хмыкнул со своего места Данила.
Несколько девчонок повернулись к Михайлову и подчёркнуто сморщились. Мишка отстранённо подумал: должно быть, они тоже, как Кирка, репетировали презрительное выражение перед зеркалом. И вот пригодилось. Юджин-то многим нравился. И теперь трудно было смириться с обманом.
Данила Ярдыков, подскочив к Лёшке, с размаху стукнул его по спине:
— Ну, ты артист, Хича!
Тут Хича извернулся на стуле и ткнул в ответ Игоря не глядя в живот кулаком.
— Я Лёша Михайлов!
И сам видимо испугался. Ярдыков согнулся от его тычка и пробормотал:
— Да хоть бы и Михайлов…
И уже отойдя на два шага, на всякий случай, выпалил:
— До меня бы никогда не дошло, что ты умный!
И в классе, наконец, загудело — все стали обсуждать новость.
Борька Иванов говорил со смехом:
— Я больше ничему не удивлюсь! Например, если окажется, что Майракпак — это Ленка Суркова.
— Она же Алая Роза, — напомнил ему Ярдыков.
Но Роза-Суркова уже вспыхнула, и прыщи на щеках из розовых на бледном фоне стали пурпурными на розовом. И все остальные поняли — как реальный Михайлов не соответствовал образу Юджина, так и Суркова не тянула на Майракпак.
От мысли, что Майракпак может оказаться Сурковой, всем стало весело. И только Михайлов возмутился:
— А чего это — Суркова?
Не хотелось ему, чтоб это она была — его подруга в интернете. Она же самая некрасивая! И девчонки с ней говорят так, что у неё чуть что — в глазах слёзы.
На себя бы самого посмотрел! — хотел сказать ему Мишка. — Тебе даже Суркова не должна писать!» Но что-то не давало ему и рта раскрыть. Он мог только глядеть молча на Михайлова, как из его лица просто на глазах уходит страх и напряжение. Лицо разглаживается и делается спокойным. Он-то, бедняга, думал, как он скажет ребятам, что он — это он. И вот сказал.
Выходит, мама переписывалась… вот с ним? Они с Танькой и Владькой её жалели оттого, что она не высыпается — работает по ночам. А она вставала среди ночи, чтобы отправить ему личное сообщение!
— А чем докажешь, что это ты, Михайлов? — спохватившись, спросила Элька Локтева.
И Суркова, уже пришедшая в себя после унижения, тоже зачастила:
— Да, чем докажешь? Чем, чем ты можешь всем доказать!
— Я… у меня мои стихи, черновик… — не сразу нашёлся Лёша. — И потом… У меня же пароль от личного ящика. У меня там сообщения от Майракпак!
И сразу расцвел:
— Да, у меня сообщения от Майракпак! Кто хочет, пойдёмте в компьютерный класс!
Мишку подбросило на стуле, катапультировало из-за стола. И вот уже он рядом с Лёшкой, хватает его за плечи, кричит:
— Только попробуй — от Майракпак, только попробуй!
«Попробуй показать письма, попробуй открыть ящик при всех», — пытается он сказать. Но звуки в словах путаются, и он не может выговорить ничего — ненависть захлестывает его. Он не умеет драться, и теперь он месит двумя руками изо всех сил этого кривляку, этого лицейского шута Хичу, который, оказывается, имеет какое-то право на его маму. На её внимание. И теперь хочет всем письма её показать. И шут уползает под стол, а Ярдыков и Шапкин, спохватившись, оттаскивают Мишку.
— Хорош! — слышит он за спиной голос Галины Николаевны. — Отличник, победитель олимпиады! Гляди, твоё отличие от тебя скоро сбежит…
Гремит звонок на урок. Мишка тяжело дышит. Учительница продолжает распекать его:
— Вот от кого не ожидала! Что, в лицее освоился, попривык, дворовые замашки больше не прячешь?
И тянет:
— Захвалили тебя, захвалили. Мать и на собрания не ходит, знает, что мы только хвалим тебя. Так завтра пускай обязательно придёт, будем иначе о тебе говорить…
А потом стучит по столу линейкой, требуя общего внимания:
— Все слышим? Завтра родительское собрание! Шапкин!
Игорь вскидывается, оглядывается на неё.
— Повтори, — требует она, — что я сейчас сказала.