— Да не ври ты на себя, Лена, когда же успеть-то было? И какие, же могли быть глупости, раз ты такая хорошая? — воскликнула Верочка.
— Гм, хорошая, — усмехнулась невесело Лена. — Я Валерку тоже считала хорошим, лучше его для меня никого не было, а он… Да что говорить, пустое это все, старое, я уж зарок себе дала — не вспоминать.
— Ну и пусть, и не будем об этом, — с готовностью, однако не без внутреннего сожаления согласилась Верочка и снова вздохнула: вот и закрылась самая потаенная створка Лениной души, за которой спрятано ее прошлое. А может быть, это и к лучшему? Раз ей неприятно вспоминать, то и незачем бередить только что зажившее.
И все-таки Верочка не удержалась, спросила тихонько, будто их подслушивали:
— И писем теперь писать не будешь?
— Некому.
— А домой?
— Мама знает, где я, а отец у меня строгих правил, он даже, видеть меня не захотел, когда узнал, что я с этим… с Валеркой… жила. Вот я и оказалась здесь.
— О! — только и смогла выговорить Верочка, страдая за подругу.
— Вот так, Берусь, — с каким-то облегчением сказала Лена и выпрямилась, подняв голову от колен. — Ну хватит. Что это на меня сегодня нашло? Катя легла?
— Ага, — печально кивнула Верочка.
— Не надо ей ничего говорить, и без того она какая-то настропаленная.
Верочка не сразу поняла, о чем не надо говорить Кате — о том ли, что услышала сейчас от Лены, или об отлучке в поселок. Скорей всего, о том и другом. Но, вспомнив о Кате, Верочка встрепенулась.
— Ну, конечно, не надо, только бы она сама все как следует обдумала. Я Виктора там нашла — смеется: с коровами, говорит, там танцуете или как? Не надоело еще?.. Это ему, наверно, Катя нажаловалась. Ну трудно, так зачем же об этом Виктору говорить? Читала про нас в газете? Патриотками называют, за почин хвалят. Это же не шуточки…
— Какие там шутки, — отозвалась Лена, и в голосе ее послышались прежние иронические нотки. — Растрезвонят, а потом моргай…
— Это зачем же нам моргать? — удивилась Верочка. — Перед кем?
— Ну мало ли перед кем… перед людьми, понятно. Ты что же, уверена, что выдержишь до конца?
— То есть, как это? А что же нам делать? Нет уж, будь что будет, а я выдержу. Иначе зачем же мы ехали?
— Ездили до нас, поедут и после нас… До конца, говоришь? А ты представляешь этот конец? Всю жизнь дояркой будешь? Согласись, что веселого тут мало.
— Лена, да ты о чем? — растерянно и громко спросила Верочка. — Не нравится тебе здесь? Уходить, что ли, надумала?
— Верно, Берусь, не нравится, только никуда я пока уходить не собираюсь, не беспокойся. И надумала бы, так уходить-то мне все равно некуда, — усмехнулась Лена и мягко обняла Верочку, зашептала ей в распущенные на затылке, пахнущие дорожной пылью волосы: — Меня сегодня Осипов провожал, смешной такой, слова такие пышные, а сам пьяный. Он меня три часа ждал, пока я с коровами управилась, даже на концерт не пошел. Оказывается, Логинов его за что-то пропесочил, грозил от работы отстранить, вот он и разоткровенничался: давно, говорит, хотел отсюда уехать, а сейчас, дескать, не могу. В общем, в любви признался, а мне смешно. Проспится, и ему самому, небось, совестно будет…
— А может, и вправду — что у трезвого на уме, то у пьяного на языке? — улыбнулась Верочка, не зная, радоваться или тревожиться за подругу. — То-то я давеча заметила — ты какая-то не такая пришла…
— Ну вот еще! Просто устала. Он же всякую чепуху нес, ты бы только послушала. Ладно, встречусь с ним, уж я посмеюсь. Пойдем спать.
— Пойдем. А Кате я все равно завтра выскажу…
— Ты бригадир, делай, как знаешь. Только зря ты волнуешься, никуда она не, денется, самолюбие не позволит. Посмотрим лучше, что она сама заговорит…
— Да она теперь неделю молчать будет.
— Вот и хорошо. Хватит времени подумать…
Катя ждала упреков и готовилась их отразить, и это было бы для нее куда легче, чем молчаливое осуждение, которое она иногда ловила в глазах Верочки. Требовалось время, чтобы восстановить былую теплоту в их отношениях, и Катя замкнулась в себе, выжидая и злясь неизвестно на кого.
Дел на ферме прибавилось. Подоив и накормив утром коров, доярки выгоняли их в ближайший перелесок на пробившуюся первую травку — сначала на час-полтора, потом до полудня. Верочка, кроме того, по совету тети Паши, решила после вечерней дойки скашивать в оврагах и на косогорах буйно росшую там траву и задавать ее коровам на ночь. Решить-то решила, но тут встретилось препятствие, о котором Верочка не подумала: она не умела косить. В неудобных, поросших кустарником местах траву можно было взять только косой-горбушей, и Верочка храбро выбрала одну из них, валявшихся на чердаке скотного двора — на ее взгляд, самую легкую и удобную. Ничего не сказав девчатам (она сперва хотела попробовать сама, а затем уж уговорить их последовать ее примеру), Верочка отправилась в ближайший овраг. Там, особенно в самом низу, по обеим сторонам еще не высохшего ручейка, трава была на диво хороша.