— Если бы понимала… Но, имей в виду, я ничего такого не допущу, Хватит с меня Кати. К вам здесь относятся с огромным вниманием, надо же все-таки ценить. Постарайся поговорить с Леной, выяснить, что у нее на уме. Возможно, придется этот вопрос обсудить на комсомольском собрании. Юра ничего не знает?
— Я ему не говорила, но он, по-моему, и сам видит. Вчера меня спрашивает: «Лена, случайно, не от несчастной любви страдает?» Я ему говорю: «Чудак ты, Юрка, в кого же она могла бы здесь влюбиться?» В общем он, конечно, кое-что подозревает, но пока молчит, присматривается.
Разговор пришлось прервать, так как к изгороди подошла Лена с полным ведром молока. Верочка молча приняла у нее ведро. На мгновение они встретились глазами, и Верочка прочитала во взгляде Лены немой вопрос: «О чем это вы тут говорили? Уж не обо мне ли?» Верочка так же молча ответила: «Так, о разных делах».
Марта Ивановна незаметно, но пристально глянула на Лену, пыталась найти в ее лице какую-то перемену — и не находила. Лицо Лены было спокойным и непроницаемым, настолько обычным и спокойным, что Марте Ивановне все рассказанное, Верочкой показалось каким-то дурным сном. Во всяком случае, подумала Марта Ивановна, Верочка сильно преувеличила. Ей очень хотелось теперь же заговорить с Леной, прямо спросить, что ее тревожит, но Верочка, словно угадав ее намерение, устремила на Марту Ивановну такой умоляюще-отчаянный взгляд, что слова замерли на устах.
«Странно, однако, почему она не хочет, чтобы я поговорила с Леной? — уязвленная в своих лучших чувствах, недоумевала Марта Ивановна. — Боится, что я не найду с ней общего языка? Это я-то, сделавшая для них столько хорошего? Невысокого же обо мне Верочка мнения. Учит, как мне себя вести. А что, если Лена в самом деле уедет? Ну нет, этого позора я не допущу. Завтра я ей такое, скажу, что самый отпетый человек устыдится. Это предательство — вот что это такое, уважаемая товарищ Прилуцкая. Это забвение комсомольской чести, трусость, преступление… И все потому, что Катя показала пример».
Все-таки ее смущало, что, ежедневно встречаясь и разговаривая с Леной, она ровным счетом ничего не заподозрила. До чего же скрытная девушка, кто бы мог подумать! Верочка оказалась проницательнее. Ну это и понятно, они же и знают друг друга больше, и живут вместе. Однако сделанное открытие не на шутку огорчило Марту Ивановну. Да, до сих пор она была слишком доверчивой. Пожалуй, даже слепо доверчивой. А надо, оказывается, всегда быть готовой ко всяким неожиданностям. Ведь и на Верочку тоже нельзя целиком положиться. Кто ее знает, какие, порывы волнуют эту светловолосую хрупкую девушку с овальными, такими правдивыми на первый взгляд глазами. Еще несколько минут назад Марта Ивановна считала, что хорошо изучила Лену и что та предельно откровенна с ней, а на деле вышло иное. Невыносимо тяжело сознавать это. Неужели никому нельзя верить? И что сказал бы Логинов, если бы узнал, как рушатся ее, Марты, честолюбивые надежды на этих непостоянных, легкомысленных девчат?
Нет, с Леной она завтра же поговорит начистоту. Надо только найти верный тон. Однако мысль о предстоящем и, судя по всему, тяжелом разговоре, результаты которого были по меньшей мере сомнительны, угнетала Марту Ивановну. К этому примешивалось острое, как укол, чувство обиды на людскую неблагодарность.
XXI
— Ну и дурак! — Никифор Савельич, потеряв терпение, стукнул сухим розовым, как его лысина, кулаком по столу. — Тебе дело говорят, а ты морду воротишь. Выгодней косилки теперь никакой работенки не придумаешь: заработок завидный и опять же сена тебе дадут для коровы. Ну и садись, не кочевряжься попусту.
— Не пойду, — решительно качнул головой Осипов. — Они ко мне так, ну и я им тем же макаром. Не нужна мне ихняя работа, хотя бы и на косилке. Логинов упредил, а то бы я сам ушел с этой собачьей должности. Давно собирался, да есть одна причина…
Они сидели в осиповской избе одни, допивая вторую бутылку. Алексей уже неделю нигде не работал, хотя сам Бугров дважды давал ему наряды. Пока имелись свои деньги, жить было просто, в друзьях тоже недостатка не было. Потом стало хуже: мать и родственники туго давали в долг, корили обидными словами. Алексей скрипел зубами от унижения и распиравшего грудь презрения к этим ничтожным людишкам, дрожавшим над каждой десяткой, брал эту десятку и шел в магазин. Несколько раз выручал Володя Булавин, но и он вчера наотрез заявил: «Хватит. Деньги самому нужны, поеду в поселок, дружков навестить…» Володя раза два выпил с Осиповым, советовал ему дурака не валять, а взяться за какое-нибудь дело, но из этого ничего не вышло — Осипов ругал всех на свете, грозился всем «доказать» и говорил, что скоро уедет из деревни, только прежде ему надо повидаться с одним «нужным» человеком…