В том, что она вернется, Верочка не сомневалась с той минуты, как решилась поехать сюда. И только когда она подошла в общежитии к комнате № 17, уверенность разом покинула ее. Она точно знала, что Катя дома. Что она сейчас может делать? Как начать разговор? Катя же до чертиков обидчивая…
Верочка переложила узелок из руки в руку и, не постучав, открыла дверь.
Катя испуганно обернулась, машинально накрыла письмо ладонью, потом скомкала исписанный листок.
— Вера, ты?! Как ты сюда попала?
Верочка, несмело улыбаясь, не сводя с Кати счастливых и тревожных глаз, прошла вперед, положила узелок на стол.
— Здравствуй… Приехала вот. Тетя Паша гостинцев послала. Забыла, говорит, нас Катюха, окаянная, поезжай, спроси, когда в гости приедет, я пирогов свежих напеку…
— Да ей-то до меня какое дело? — удивленно и сухо сказала Катя странно незнакомым для Верочки голосом. — Что ж, садись, я со стола сейчас лишнее уберу.
Убирать, кроме чернильницы, ручки и письма, было нечего, на столе стоял лишь увядший букет полевых цветов. Тем временем Верочка торопливо развязала узелок, выложила из газетного свертка картофельные шаньги, пару маленьких недозревших огурцов, ломоть мягкого, еще пахнущего печью деревенского хлеба.
— Ну зачем мне это? Будто я голодная, — поморщилась Катя, едва глянув на «гостинец». — Тебе Володя сказал, что я здесь?
— Он, кто же еще? — недовольно заговорила Верочка, жадно всматриваясь в похудевшее и как будто потемневшее лицо Кати. — А ты тоже хороша — уехала и весточки не даешь. Ровно чужие. Там и Лена, и Марта Ивановна, и Юрка — ну все, одним словом, интересуются, как ты живешь, а от тебя ни слуху, ни духу. Столько лет дружили — и на тебе… Меня вчера Сергей Емельянович позвал и прямо приказывает: поезжай и узнай, как там. Уж ему-то могла бы написать.
— О чем? — резко сказала Катя и встала, прошлась по комнате. — Сама, небось, видишь мою жизнь. О чем же тут писать?
— Вижу, да не знаю. Что же он?..
— Виктор? — Катя стояла полуобернувшись к Верочке, так что Верочка пересела спиной к столу, однако видела лишь ту же горестную и злую усмешку на подрагивавших губах. — Таких дур, как я, поискать. Казалось, что любила, и он любил. Он звал меня сюда, смеялся, что я в навозе зарылась. Говорил, что ему скучно без меня. Ну я и сглупила, ты, наверно, тогда еще догадалась… А он на это дело просто смотрит: сделай, говорит, аборт, все равно жениться мне нельзя, осенью на учебу посылают. Скандал, конечно, вышел, а потом я поняла: зря все это, вовсе он и не собирался на мне жениться… Ну вот и все, высказалась. Не хотела говорить, но раз уж ты приехала… Все, равно бы узнала…
— Конечно, узнала бы. Только почему же все? Мне главное, что ты дальше думаешь делать?
— А мне это вовсе не главное. Я уж решила… Да тебе-то не все ли равно?
— Катя!..
— И про дальше знать хочешь? Зачем?
— Затем, что ты моя подруга, и я тебя люблю, и не хочу, чтобы ты из глупой гордости сделала еще одну ошибку. Ну хорошо, если ты не хочешь вернуться к нам, поступай на прежнюю работу, ведь ничего не потеряно…
— На прежнюю? Чтоб люди тыкали в меня пальцем? И так уж…
— Люди поймут. Стыдно должно быть не тебе, а ему… я даже не знаю, как его назвать.
— Нет уж, Верочка, люди есть разные, ты меня не утешай. Сделаю аборт и уеду на родину. Здесь мне оставаться никак нельзя. И в колхоз тоже… Расскажи лучше, как там у вас, что делается? Марта Ивановна, конечно, на меня больше всех злится, да?
Катя даже улыбнулась, по старой привычке села на кровать, подперла ладонями подбородок. Верочке тоже почему-то неудобно было сидеть на табуретке, и она присела рядом с Катей, заговорила оживленно, даже весело, обрадовавшись Катиной улыбке.
— Да вовсе она не злится, с чего это? Ну обиделась немножко, что ты ее не предупредила, так ведь она за бригаду болела, ты же понимаешь… А обязательства, которые брали, мы выполняем, хоть и рано о нас расписали в газете. Аня теперь совсем довольная, старается изо всех сил, меня обгоняет. Мы же на механическую дойку перешли, с непривычки странно как-то, но скоро совсем освоим. Твои коровы хорошо выгулялись, Добрая по пуду надаивала. Да, чуть не забыла: вчера мне Логинов одно письмо показал, горожанка пишет, среднюю школу кончила. Будто мы за славой да за подъемными в колхоз поехали, чтобы красивые слова говорить, а скоро, мол, мода пройдет, и мы все разбежимся. Вот чудачка, по себе, что ли, судит. Я это письмо забыла взять, но возьму и напишу ей. Может, и через газету…