Родная мать и дитя одновременно притягивают и отталкивают друг друга. Неродная ведет себя не в пример лучше.
Грейс. Давай мне Стэнопа к телефону, Хлоя. Не то, смотри, напишу ему, что звонила, а ты его не позвала, и он тебе никогда не простит, и я тоже.
Хлоя отрывает Стэнопа от телевизора.
Хлоя. Извини, Стэноп. Тебя мама к телефону.
Стэноп. Я думал, она во Франции.
Хлоя. Она раздумала ехать.
Стэноп. Во дает!
Он берет трубку.
Грейс. Стэноп, мне не нравится, что ты все время торчишь у телевизора. Так недолго глаза себе испортить. Чем смотреть, как играют другие, пошел бы сам поиграл в футбол.
Стэноп. Я устал.
Грейс. Как только я устроюсь, Стэноп, пожалуй, переезжай-ка жить ко мне. А ну, скажи: «На дворе трава, на траве дрова».
Стэноп (озадаченно). Чего-о?
Грейс. И знаешь, тебе, наверно, действительно лучше учиться в обычной школе, все равно от закрытой что-то не видно большого проку. Стэноп, миленький, я должна сказать тебе кое-что. Тебе сколько лет, детка?
Стэноп. Двенадцать.
Грейс. А, ну тогда нормально. Значит, уже смыслишь, что к чему. Так вот, слушай. Ты меня слушаешь?
Стэноп. Да.
Грейс. Твой отец — не летчик, ну, мой муж, о котором я тебе говорила, а очень видный и талантливый художник-портретист, которого зовут Патрик Бейтс.
Стэноп. Так это же Кева и Кес отец. Только они с ним не видятся. Он псих.
Грейс. Не псих, а большой талант. Я бы на твоем месте гордилась, что у меня такой знаменитый отец, а не начинала его немедленно хаять. Подробности ты узнаешь от Хлои, она умеет объяснять такие вещи. А сейчас дай мне ее опять на минутку.
Стэноп передает трубку Хлое и топчется рядом.
Грейс. Хлоя, я сказала ему про Патрика. Ты сама всегда мне бубнила, что он должен знать. Да и Стивен без конца толкует, что с детьми нужно быть честными. Ты подумай, Стивен приходится Стэнопу не только дядей, но и братом. Поистине жизнь полна чудес. А я рада, что сказала. Просто камень с души упал. Представляешь, вдруг я умру или мало ли что, и ему пришлось бы узнать это от других? Тебе, Хлоя, тоже рано или поздно надо будет сказать Имоджин, верно? Ты с этим особенно не тяни.
Хлоя кладет трубку, и их разъединяют.
Стэноп. Она говорит, мне можно жить у нее в Лондоне и ходить в обыкновенную школу. Это обязательно?
Хлоя. Я не думаю.
Стэноп. Она немножко с приветом, да?
Хлоя. Не знаю, Стэноп. У нее сейчас трудное время.
Стэноп. Как видно, климакс. Она говорит, у нас с Кевом и Кес общий отец. Выходит, мне нельзя жениться на Кестрел?
Хлоя. Выходит, так. А ты что, разве собирался?
Стэноп. Боже сохрани. Ну все? Могу идти досматривать футбол?
Хлоя. Иди. Или, хочешь, я тебе расскажу про Патрика.
Стэноп. Обо всем об этом будет время подумать в другой раз, хорошо? А можно, я сменю себе имя и буду Бобом?
Хлоя. Почему же, можно.
Стэноп, по всем признакам не сникнув от потрясения, а лишь сильно повеселев, награждает Хлою, серией боксерских ударов и возвращается к телевизору. Случись такое со мной, размышляет Хлоя, свались бы на меня такое открытие — эдак вот, между обедом и ужином, — я бы стала конченым человеком на всю жизнь. Что спасает нынешних детей? Телевизор?
Змея эта Грейс — потревожь ее от спячки, и она глянь, что вытворяет.
— Ты опоздала на поезд, — говорит Оливер. — Ты же, кажется, собиралась в город, к Марджори.
— Если бегом, то еще успею, — говорит Хлоя.
— Я тебя подвезу, — говорит он и подвозит. От этой непривычной услужливости Хлое не по себе.
— Кланяйся Марджори, — говорит он по дороге. — Дай бог, чтобы обошлось у нее с матерью. А что понадобилось Грейс?
— Безделица — сообщить Стэнопу, кто его отец.
— Просто так, между прочим?
— Просто так.
— Нет уж, выходи замуж и сиди замужем, — назидательно говорит Оливер. — И не береди душу детям.
Но Хлою уже не вернуть к самодовольству прежних дней, когда они с Оливером, невзирая, по его выражению, на приливы и отливы в своих отношениях, имели привычку поздравлять друг друга с тем, что проявляют зрелость в подходе к супружеской жизни и оттого их союз, в сравнении с другими браками, отмечен столь несомненными преимуществами.