— Все дамы — моногамы, — вздыхает Оливер, увидев ее за завтраком с опухшими красными глазами. — Тирьям, тирьям, тирьям. Адамы — полигамы. Отсюда столько драм.
— Рухляди натащила, — он говорит, оглядывая прекрасную старинную мебель, которую она любовно собирает. — И зачем она тебе? Ты погрязла в быту, Хлоя. Омещанилась в известной мере. Вещи, люди. Люди, вещи. Все-то ты хочешь прикарманить, Хлоя. Напрасно, ничего не выйдет.
— Ты патологически ревнива, — он говорит. — Это признак духовной незрелости.
— Что тебе волноваться, не понимаю, — он говорит. — Другие женщины? Они не в счет. Жена моя — ты.
— Послушай, — говорит он с раздражением, — ради бога, пошла бы тоже развлеклась. Я не против.
Он врет без зазрения совести, но она верит. Ей никто не нужен, кроме Оливера. Ему (говорит он) это тягостно, он смешон в глазах других. Он превыше всего печется о ее счастье, но как быть, если творческой его натуре (говорит он) потребно каждую ночь вкушать от юной свежей женской плоти…
Мало-помалу боль стихает, во всяком случае уходит вглубь и затаивается. Хлоя отдает много времени школе, где учится Иниго, по вторникам работает в библиотеке, по пятницам водит школьников в бассейн. Она помогает в местной женской консультации и ходит на занятия в помощь будущим матерям, тая надежду вновь примкнуть к их числу.
Ох этот Оливер! Он приносит откуда-то дурную болезнь и награждает ею Хлою. Оба легко и быстро излечиваются. С такими деньгами, как у Оливера, несложно найти самых лучших врачей, какие позволят себе побалагурить с больным, но выболтать его тайну — никогда; Оливер потрясен этим эпизодом больше Хлои, и ей воздается за долготерпение — наскучив ночными похождениями, Оливер сидит дома и смотрит телевизор.
Не очень-то счастливое время и для Мидж. Ночами Патрик пропадает невесть где, днем работает как одержимый, запершись у себя в мастерской, и забывает купить для семьи продукты — впрочем, такая особенность водилась за ним и прежде, ибо сам он способен сутками ничего не есть, когда увлечен работой, а раз он сам может обходиться без еды, то почему не могут они? Разве они, Мидж и маленький Кевин, — не часть его самого? Патрик не дает Мидж денег на хозяйство (считая, что она никудышная хозяйка и, дай ей только волю, пустит его по миру, транжиря деньги на квартиру, пеленки, стиральные порошки), а определяет размеры семейных потребностей самолично.
На что у Патрика уходят деньги? Друзья качают головой, глядя на исхудалое лицо Мидж, на ее тихое, тощенькое дитя и жалкую обстановку — все раздобыто с бору по сосенке, кем-то пожертвовано; ничего купленного. Мидж знает одно — Патрик, не задумываясь, выложит десять фунтов нищему на улице, но попробуй она заикнуться, что ей не хватает на жизнь, и он взбеленится и прекратит на несколько дней с ней разговаривать. Ей важнее его благорасположение, а не его подачки. Вместе с тем ей внушает тревогу вялость Кевина, и, разрываясь меж стремлением угодить Патрику и досыта накормить сына, она наживает себе язву желудка.
Мидж на месяц ложится в больницу, а Кевина забирают на это время ее родители, и на их хлебах мальчик быстро поправляется. В ее отсутствие с Патриком в мастерской спит Грейс и сидит рядом, когда он пишет портреты своих заказчиц. Мидж и подумать не посмела бы о подобных притязаниях.
Совсем, в сущности, неплохое время для Грейс. Разведена с Кристи, безучастна к судьбе Пьера и Петры (что на двух разных языках означает «камень»), живет за милую душу с Патриком и травит вторую жену Кристи, Джералдин, из ночи в ночь тяжело дышит в ее телефонную трубку, малюет на ее «мини» пронзительной нитроэмалью «Берегитесь — убийца!», строчит хозяевам Джералдин на работу, ее подопечным, родственникам, друзьям, что Джералдин в прошлом — уголовница и проститутка, а в настоящем — двоемужница и переодетый извращенец, пока ее наконец не призывают к порядку блюстители закона.
— Джералдин тебе не сделала ничего плохого, — вразумляет подругу Хлоя. — Она не виновата. Уймись ты в конце концов.
— Какая мне разница, кто виноват, — говорит Грейс. — Мне так веселей. Хулиганство, Хлоя, очень прибавляет бодрости. Ты бы попробовала как-нибудь. До того втягиваешься, что трудно бросить.
А впрочем, Грейс относится к Джералдин с состраданием и часто звонит ей на службу в рабочее время, чтобы сказать об этом, объясняя, что Кристи не любит Джералдин и любить не может, поскольку любить ее вроде бы не за что, а женился на ней единственно затем, чтобы отсудить у нее, Грейс, Пьера и Петру.