Глава пятнадцатая
Марина
С утра меня перевели из реанимации в хирургическое отделение. Операции мне не требовались, зато требовались регулярные перевязки. Помимо глубоких ссадин имелись и порезы, на заживление которых потребуется немало времени. Я уж не говорю о сломанных ребрах. А вот с головой постепенно налаживалось. Она стала меньше болеть и кружиться, зрение полностью восстановилось. Меня поместили в отдельную палату, видимо, мама так захотела. Что ж, это хорошо. Мне сейчас не до пустых разговоров с соседками по палате. Нужно сосредоточиться и постараться вспомнить, как я оказалась на лесной дороге. Как выбралась из затонувшего автомобиля? Кто мне помог? Кто вызвал скорую помощь? И почему спаситель не дает о себе знать? Лесная дорога… Неужели меня нашли в лесу? Или же имеется в виду лесополоса возле кольцевой дороги? Как это ужасно – не знать, что с тобой происходило. Надеюсь, полиция что-то выяснит.
Мои размышления прервало мамино появление. Она, как всегда, выглядела красивой и свежей.
– Мариночка! Как же ты нас всех напугала! – бросилась она ко мне с объятиями. – До сих пор не могу прийти в себя.
Далее последовало подробное описание всех ее переживаний и страданий по этому поводу, потом аналогичных переживаний Алексея и ее подруг. Я еще в детстве научилась отключаться в такие моменты, думая о своем. Мамин монолог мог длиться часами, это просто надо перетерпеть. Я люблю ее, она любит меня, а это дорогого стоит. Однако, когда она сообщила, что взяла неделю отпуска, чтобы за мной ухаживать, якобы специально договорилась об отдельной палате, чтобы можно было поставить здесь раскладушку, тогда бы она могла оставаться на ночь, я очнулась. Нет! Столь долгое и тесное общение с любимой мамочкой мне не выдержать. Нельзя подвергать наши нежные чувства столь суровому испытанию. Да она своей болтовней не даст мне сосредоточиться ни на минуту!
– Мама – строго произнесла я, – не выдумывай. Мне не нужен постоянный уход. Я уже сама могу дойти до туалета, благо он под боком, а на ночь мне делают укол, и я сплю беспробудно до утра.
Я несколько приукрасила действительность. Пока я единственный раз самостоятельно добралась до туалета и далось это мне нелегко, обратно до койки еле доползла. Но я давно живу одна, и постоянное присутствие рядом другого человека, да еще такого словоохотливого, как моя мама, будет меня не просто напрягать, а бесить. Этому нужно воспрепятствовать во что бы то ни стало. Мне пришлось изрядно напрячься, использовать все возможные и невозможные аргументы, чтобы донести до маминого сознания, что ее постоянное присутствие в больнице не только не требуется, но даже вредно, так как мне нужен покой. На ее лице отразились обида и разочарование, отчего я почувствовала себя виноватой, но своего решения не изменила. Ее легкая обида скоро забудется, а, если мы неделю проведем бок о бок, то и врагами можем стать.
– Но я взяла неделю отпуска, – растерянно произнесла она.
– Вот и хорошо! – бодро отозвалась я. – Тебе нужно отдохнуть после волнений. Поезжай к Алевтине (это давняя мамина подруга), вы давно не виделись. Если с погодой повезет, вы прекрасно проведете время за городом.
Мама оживилась, и вскоре из нее непрерывным потоком полились планы на ближайшие дни, с каждым разом все более развернутые. Я прикрыла глаза, стараясь не упустить чего-нибудь существенного, если такое вдруг появится. Однако болезнь и усталость взяли свое, и я задремала, наверное, ненадолго, а, когда открыла глаза, увидела печальную маму.
– Бедненькая, – всхлипнула она, – тебе и впрямь нужно отдохнуть, а я все болтаю. Я поставила в холодильник (она перечислила все, что принесла), завтра принесу…
– Только фрукты и йогурт, – перебила я ее.
Когда мы, наконец, обсудили все вопросы, и мама скрылась за дверью, я облегченно перевела дух. Наверное, нехорошо так радоваться уходу любящей матери, но у нас уж так сложилось, мы слишком разные. Зато теперь я смогу без помех подумать о той ситуации, в которой оказалась. Однако сделать этого не успела. Стукнув в дверь и не дождавшись ответа, на пороге появился молодой мужчина – высокий, косая сажень в плечах, густая русая шевелюра, грубоватое мужественное лицо. Он напоминал ковбоя, только стетсона да сапог не хватало. Голубые глаза с прищуром весело и даже радостно смотрели на меня.