– А кто из нас двоих красивее? – кокетливо спросил Джерард, от души плеснув Элис текилы.
Он что, хочет ее напоить? Вот уж в чем не вижу смысла. Если один из партнеров пьян до бесчувствия, секс теряет некоторую взаимность, а без этого неинтересно. При шансах на скорое сближение джентльмену надираться не пристало. Стошнить один раз за вечер – еще куда ни шло, это все поймут, но второй раз свидетельствует о ненужном рвении и простителен разве что вчерашнему школьнику.
– Он, – указывая на меня, сказала Элис.
– А вот здесь, – заявил Джерард, – ты ошибаешься.
Я не мог не оценить быстроту его реакции. Я знал, что он смутился.
– Задавая такие вопросы, никогда не получишь желаемого ответа, верно, дорогой?
Мне понравилось, как она сказала «дорогой» – этак небрежно, снисходительно, как аристократка из девятнадцатого века. С несколько наигранной благосклонностью – прямо светская львица, а не девушка. А вот что мне не понравилось – она почти флиртовала с Джерардом.
– Так, значит, он не красивее меня? – не отставал тот.
«Ах ты, – подумал я, – теперь он с ней флиртует, используя как средство флирта мою красоту или ее отсутствие! Ай да молодец!» Мне ничего не оставалось, как сыграть на собственной скромности, а ее, как отлично известно Джерарду, у меня совсем немного.
– Вообще-то я не очень в настроении обсуждать мужскую внешность, – вдруг сникнув, сказала Элис.
«Не было бы счастья, да несчастье помогло», – благодарно подумал я. Она закурила новую сигарету, чиркнув спичкой о книгу и старательно, как ребенок на одуванчик, подула на огонь. Мне пришло в голову, что она красива какой-то неожиданно вспыхнувшей древней красотой, из-за которой сходили с ума поэты эпохи Возрождения и велись кровавые войны в античном мире.
– Прости, – спохватился Джерард. – Я только хотел тебя развеселить.
– Знаю, и это очень мило с твоей стороны. Мы не должны унывать – ради Фарли, правильно?
Она положила ладонь на колено Джерарду. Да, события развивались не так, как хотелось бы мне. Может, стоит немедленно дать подробное описание состояния трупа Фарли, чтобы она убрала руку с чужого колена и поднесла ее, например, к глазам – смахнуть подступившие слезы – или ко рту, борясь с тошнотой? Нет, лучше не надо, не то решит, что я способен приносить только дурные вести. Умнее будет предстать благоговейным хранителем памяти о погибшем друге, особенно после слов Элис о том, что с ним у нее могло что-то получиться.
– Да, – вздохнул я. – Как думаете, о чем бы он хотел, чтобы мы сейчас говорили?
Даже после дождичка в четверг у меня язык не повернулся бы произнести такое, но надо было срочно отбирать у Джерарда ведущую роль.
– О нем, – сказала Элис.
– А что именно мы можем о нем сказать? – начал Джерард.
– Что было в нем лучше всего? – подхватил я, боясь забуксовать в самом начале сеанса воспоминаний.
– Он был добрый, – ответила Элис.
Мы с Джерардом не поперхнулись текилой, что, по-моему, свидетельствует о нашей выдержке и воспитании.
– Верно, – согласился я. – Что еще?
Элис залпом опрокинула почти полный стакан текилы, предусмотрительно налитый Джерардом.
– Он был орнаментален.
– Прости?.. – высказался Джерард за нас обоих.
– Он был орнаментален. В наше время это единственный долг мужчины. Он был декоративен.
Она уже успела немного опьянеть. Интересно, нарочно затевает спор или нет? Если да – отлично, легкая пикировка в любом виде хороша.
– Разве у нас нет долга делать что-то еще? – снова подливая ей текилы, спросил Джерард.
– Нет, больше нет. Непокоренных высот уже не осталось. Мужчины их взяли все до одной – или по крайней мере те, которые считали нужным взять. Мир стал таким, как надо вам, и менять больше нечего. Теперь ради самоутверждения вам приходится выдумывать себе новые цели, ставить рекорды скорости, в одиночку ходить под парусом вокруг земли, заниматься всякой ерундой. Открытия завтрашнего дня принадлежат нам, женщинам. Наш мир еще нужно вылепить. Быть членом совета директоров для женщины достижение, а для мужчины – кошмар. Мы побеждаем наперекор всему, а вы умираете от скуки и недостатка воображения.